Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
Шрифт:
И представьте себе, аккурат когда все поденщики надрывались возле пруда с булыжником да песком, явился дядя Вакенфельдт! Проведал он каким-то образом про папенькину болезнь и решил самолично выяснить, как у него дела.
Дядя Вакенфельдт придержал лошадь и некоторое время наблюдал, как идут работы над новой насыпью, потом покачал головой. А подъехав к крыльцу и еще даже не выбравшись из одноколки, сказал папеньке:
— Коли возводить насыпь таким манером, Эрик Густав, придется тебе каждый год строить ее заново.
— Вот как, Вакенфельдт? — отвечал папенька. — Ну да,
— Не будет она держаться, если просто сыпать песок, — продолжал дядя Вакенфельдт. — Им надо набивать мешки и складывать насыпь из мешков, как строят военные укрепления.
Папенька все же последовал дядину совету, и с тех пор насыпь стояла прочно. А мы все ужасно радовались, ведь по весне вечно изнывали от страха, ожидая, что насыпь снесет.
Сразу после того как надежно укрепил насыпь, папенька поехал в Стрёмстад и, без сомнения, пока был на море, все время думал о своем домашнем пруде. Поди, сравнивал наш водоем с Каттегатом и поневоле приходил к выводу, что ему многого недостает. Во всяком случае, едва воротившись домой, затеял усовершенствования.
Снова посадил два ряда ивовых черенков по обоим краям насыпи, а между ними проложил гравийную дорожку — вроде променада, точь-в-точь как на Лахольме в Стрёмстаде. И рассказывал нам, детям, что, когда ивы подрастут, построит на берегу беседку в самом красивом месте, у юго-восточного угла пруда. А на старости лет будет в августе сидеть в этой беседке при свете луны и любоваться, как посаженные им деревья отражаются в водной глади.
Мне кажется, папеньку вправду можно пожалеть, ведь ивы-то выросли, но все прочие его попытки сделать пруд красивым и особенным потерпели неудачу.
Летом, когда Даниэль с Юханом живут дома, Даниэль обыкновенно большей частью помогает тетушке Ловисе заниматься цветами. Он любит поливать их и пропалывать, как заправский садовник, и тетушка очень рада его помощи. Юхан же предпочитает столярничать и работать на токарном станке, и вот, когда папенька вернулся из Стрёмстада, Юхан предложил построить какое-нибудь суденышко, чтобы плавать по пруду. Папенька, который побывал в Стрёмстаде и каждый день ходил там под парусом, считал, что морбаккское озеро слишком уж уступает Каттегату, пока нет здесь ни лодки, ни челнока, и сразу же позволил Юхану попытаться.
Перво-наперво Юхан соорудил плотик размером два на два локтя, а чтобы он не потонул и выдерживал по-настоящему тяжелый груз, укрепил понизу четыре порожних пивных бочонка. Затем Юхан построил пароходную машину из старого колеса от прялки и печной вьюшки.
Вьюшка поместится под плотом и будет служить винтом, прялочное колесо — на плоту, а Юхан, стоя рядом, станет его поворачивать. И едва только Юхан повернет колесо, винт в воде начнет вращаться, и плот отправится в путь, так что Юхан сможет плавать от одного берега пруда до другого, как ему заблагорассудится.
Мы все ужасно радовались Юханову изобретению, думали: вот счастливчик, будет плавать по пруду, а глядишь, из него получится новый Джон Эрикссон. [26] Однако ж в расчеты не иначе
Но в Стрёмстаде и помимо лодок и иных судов было много всякого, что плавало по воде. К примеру, утки и гаги, и, по мнению папеньки, в этом смысле он вполне мог со Стрёмстадом посоперничать. Он написал куда-то в Вестеръётланд, заказал гусей, и в один прекрасный день к херрестадской пристани доставили семь молодых птиц, за которыми отрядили конюха.
26
Эрикссон Джон (1803–1889) — шведский техник-изобретатель.
Все твердили, что гуси просто великолепные. Не гусята, нет, почти взрослые птицы, и тетушка Ловиса была в восторге, что в усадьбе появились гуси, как во времена ее родителей, а экономка рассказывала про гусака, который однажды по весне, в ту пору, когда в Морбакке хозяйничала г-жа Раклиц, улетел с дикими гусями, а осенью воротился с гусыней и девятью большими гусятами. Нам, детям, гуси не очень понравились, потому что оказались они не белые, а серые и в серых пятнах, но взрослые говорили, что это не повод хаять хорошую птицу.
Первую неделю гусям предстояло сидеть взаперти, в загоне на скотном дворе, чтобы они привыкли к дому и не заблудились, когда их выпустят, а на восьмой день их выгонят на лужайку размять лапки. Птицы были славные, кроткие, не бегали за тобой и не щипали за юбки по гусиному обыкновению; как только их выпустили, они отправились на ближний луг и принялись щипать травку, словно коровы или овцы.
Нам, детям, не терпелось увидеть, как они плавают в пруду, но от скотного двора до пруда путь далекий, и папенька решил, что в первый день гусям лучше остаться возле скотного двора, пусть хорошенько освоятся с окрестностями. А вот завтра, сказал он, можно им и поплавать в морбаккском озере.
Однако на склоне, ведущем к скотному двору, есть в Морбакке еще один прудик, обычно коровы по дороге с выгона останавливаются там на водопой, а нам так хотелось поглядеть, как плавают вестеръётландские гуси, что мы рискнули отогнать их к этому прудику. Мы всегда думали, что гуси радуются даже крошечной луже и сразу плюхаются в воду, но эти наотрез отказались заходить в коровий пруд. Тогда мы решили, что они, должно быть, чересчур благородные да избалованные и грязный прудишко им не подходит. Ну да ничего, завтра, когда можно будет поплавать в хорошей чистой воде, все получится.
На другой день мы погнали гусей наверх, к настоящему пруду. Только вот благородные вестеръётландские гуси словно бы не поняли, насколько он лучше вчерашнего коровьего прудишки. Они бродили по берегу, щипали траву, все морбаккское озеро кругом обошли, но на воду даже не глядели. Разве что изредка окунали в нее клюв, чтобы попить.
Дядя Шенсон сказал, что вестеръётландские гуси явно росли в усадьбе, где вовсе не было водоема. Не выучились плавать, пока были маленькие. Знать не знали, что они водоплавающие.