Девочка, Которая Выжила
Шрифт:
– Знакомый, что ли, твой?
– Еще какой знакомый, видел же аватарку его, как не признал? – ответил Максим и заставил себя расслабиться.
И Федор фон Если, поколебавшись немного, продолжил путь к Аглаиному столику, решив, что следователь не его здесь поджидает, а просто целуется с девушкой.
Они знали друг друга, да. Федор фон Если был едва ли не главным провалом в карьере Максима Печекладова, а Максим Печекладов прервал карьеру Федора, когда его еще звали Ваня Ифочкин. Ваня в восемнадцать лет был очень талантливым хакером. Он грабил банки. Совершенно бескорыстно, просто из баловства. Снимал огромные суммы со счетов и клал обратно. А Максим его поймал, хотел содержать под стражей, но судья определила меру пресечения «домашний арест», и в ту же ночь молодой человек пропал из своего дома и два года прятался так, что вся полиция не могла сыскать, и за это время все цифровые следы его преступлений растворились, исчезли, даже из служебного компьютера следователя Печекладова. А не цифровых не было. Дело закрыли за отсутствием состава преступления, и вот теперь Федор фон Если пробирался между тесно стоявшими столиками к Аглае.
– Привет, – сказал он, неловко усаживаясь.
– Привет-привет, – отвечала Аглая.
– Что это у вас за «кокосовый приве»? – спросил Елисей у официантки, тыча пальцем в десертное меню.
– Спасибо, что согласилась участвовать, – сказал Федор.
– Я пока согласилась только поговорить о возможном участии, – уточнила Аглая.
– А можно, – спросил Елисей официантку, – взять не целую порцию «Наполеона», а часть?
Он говорил довольно громко, настолько, что Максим и Рыжая Глаша одновременно подумали о нем. Печекладов подумал: «Он жрать сюда пришел или злодея ловить?» А Рыжая подумала: «Красивый мужик, с пузиком, но красивый».
Федор взял своими маленькими ручками меню со стола, посмотрел рассеянно в список десертов, но ничего не решился заказать. Достал из сумки блокнот, раскрыл на страничке, где были кружки, кубики и ромбики, какими рисуют в школьных учебниках алгоритмы, и продолжал:
– Говорят, она как-то по-другому видела мир, Нара? Я хочу снять фильм про человека, который по-другому видит мир. Про художника…
– …которого мир отвергает, – до Елисея донеслась хорошо знакомая, чуть подкрашенная ядом интонация дочери, – за то, что он видит мир в огурцах.
– В каких огурцах? – переспросил мальчик- девочка фон Если.
– Вот что я возьму! – воскликнул Елисей. – Не «Наполеон», а пирожки с солеными огурцами. Пять штук.
– Она видела мир в огурцах, – продолжала Аглая за соседним столиком. – И рисовала все в огурцах. Знаешь, орнамент такой, огурцы. Как на узбекских тюбетейках. На рубашках, на галстуках тоже часто бывает – огурцы. Ты видел ее рисунки? Они все в огурцах.
– Нет, – помотал головой девочка фон Если.
– Ты хочешь снимать про Нару фильм и не видел ни одного ее рисунка?
– Видел. Нет – в смысле, нет, не в огурцах.
– Где видел?
– На выставке. Они не в огурцах, они из таких – как сказать? – из палочек.
– Ты видел ее рисунки на выставках? – Аглая выдержала паузу, пока фон Если утвердительно кивал. – Она никогда не давала рисунки. На выставках были только ее инсталляции и перформансы.
– Что? – Федор, похоже, растерялся и схватил со стола меню, чтобы спрятать в него глаза.
– Инсталляция, – голос дочери, долетавший до Елисея, был уже один чистый яд, – это когда срешь людям под дверью, потом звонишь в звонок и убегаешь. А перформанс – это когда сначала звонишь в звонок, а потом садишься срать людям под дверью, чтобы они видели. Где ты взял Нарины рисунки, если она никому их не показывала, кроме меня?
– Мне показывала.
– Лжешь! – Интонация была уже яд, которым отравлено лезвие ятагана.
– Она на нескольких рисунках даже зашифровала мое имя этими палочками, но я не смог прочесть.
– Кто? Ты? – Аглая встала, отодвигаемое ею кресло скрежетнуло по полу. – Кто ты, что она показывала тебе тайные рисунки?
Федор фон Если тоже попытался встать, но другое кресло скрежетнуло за его спиной, и тяжелая рука легла ему на плечо.
– Сидеть, сынок, сидеть! – Под рукой Максима Печекладова Федор фон Если выглядел совсем уж воробышком. – Это хороший вопрос.
– Отпустите! – взвизгнул Федор.
– Кто ты убитой? – Печекладов, не снимая руку с плеча юноши, со скрежетом пододвинул себе кресло и сел так, чтобы смотреть Федору прямо в глаза с расстояния сантиметров в двадцать. – Или ты ей убийца?
– Вы не имеете права!
– Имею!
– Имеет, – кивнул Елисей, заметив, что Федор взглядом ищет у посетителей кафе помощи.
И тут мальчик сдался. Физически очевидно было, как погас у него внутри этот воробьиный протест.
– Мы встречались, – прошептал Федор.
– Когда встречались, где, при каких обстоятельствах? – наседал следователь.
– «Мы встречались», – вмешалась Рыжая Глаша, – это у молодых людей значит «были любовниками».
– Камон! – вскричала Белая Глаша. – Она встречалась с тобой? Это буллшит[6]! Ты себя в зеркало видел?
– Пожалуйста, ваши пирожки, – склонилась над Елисеем официантка.
– Вы тут все заодно, что ли? – прошептал Федор и перевел глаза на Аглаю. – Я думал, это ты Мертвая Девочка.
– Кто? – Аглая взревела, насколько это прилично было в кафе.
– Мертвая Девочка, нет?
Через четверть часа вся компания уже сидела за тремя сдвинутыми столиками и мирно беседовала. Елисей раздал детям свои пирожки с солеными огурцами и заказал еще десяток. Пирожки были очень вкусные. Федор фон Если рассказывал немного сбивчиво, но постепенно картина вырисовывалась.
Если верить Федору, с Линарой они познакомились в самом начале летних каникул, на вечеринке, посвященной окончанию учебного года. Стали встречаться. Аглая с Фомой как раз уехали в Петербург к Фоме на дачу. Потом Линара и Федор поехали вместе к родителям Федора в Смоленск, потом к родителям Линары в Уфу. И все это время, помимо родительских обедов «ешьте-ешьте, дети, господи, какие вы тощие!», занимались новым Линариным проектом – художественным расследованием деятельности социальных сетей для подростков-самоубийц.
– Она мне ничего не говорила, – пробормотала Аглая, и Елисей услышал в ее интонации плохо скрываемую ревность.
– Съешь пирожок, малыш.
– Не называйте меня малышом, пожалуйста, – вежливо попросил Федор.
– Это папа меня называет малышом, – пояснила Аглая и откусила половину пирожка.
Смысл проекта был в том, чтобы расставить участников социальных сетей для самоубийц по схемам, предлагаемым в книге Роберта Макки «Драма», описать каждого как персонажа и вычислить убийцу.