Девочка, Которая Выжила
Шрифт:
– Давай, Викторыч, стынет.
И Елисей не сдержался. Отлепил с левого глаза повязку. Взглянул на тарелку деда Платона и – котлета и макароны показались Елисею нагромождением разрозненных линий. Как будто не больничную еду ковырял ложкой дед Платон, а кучку лилипутского хвороста. И ложка в руках Платона Константиновича была как будто из хвороста, и сам Платон Константинович был хворостяной. Елисей даже не успел испугаться этой новой особенности своего зрения. Через пару мгновений резкость в глазах настроилась. Мир перестал выглядеть так, как на рисунках в Нарином блокноте. Но – что за догадка! Что, если там, в альбоме погибшей девочки, нарисованы не кучи хвороста, а лица, пейзажи, предметы? Что, если надо просто особым образом настроить глаза – и увидишь?
Елисей попытался расфокусировать зрение снова. На минуту мир опять стал хворостяным. Но эта расфокусировка причиняла заметный дискомфорт, особенно в левом, только что прооперированном глазу. Вошла доктор Ольга Сергеевна. Пожурила, что сам снял повязку. Отвела в кабинет. Проверила зрение на диоптриметре, осталась довольна результатом. Выписала антибиотик и еще какие-то капли в глаза. Елисей уже не очень вдавался в подробности. Ему не терпелось ехать. И увидеть Нарин блокнот.
Когда Елисей спускался на больничном лифте, позвонила бывшая жена.
– Аглик говорит, тебя прооперировали?
– Да, всё нормально. Меня уже отпустили.
– Хочешь, я приеду за тобой?
– Нет, я нормально доеду. У вас есть кто-нибудь дома?
– Как ты поедешь за рулем? – всполошилась бывшая. – Ты хоть видишь что-нибудь?
– Все я нормально вижу.
Это неправда. Зрение было как у пьяного. Мир как-то топорщился. Но Елисей хотел именно этими, не вполне адекватными глазами рассмотреть Нарин блокнот. Бывшая жена сказала, что дочь дома. Елисей спросил, можно ли заехать. Предупредил Аглаю. Пробрался сквозь Москву на скорости не больше сорока километров в час. Вошел и обнял дочь.
– Пап, прости…
– Подожди, дай мне Нарин блокнот.
Расфокусировать глаза было трудно. Хворостинки Нариных рисунков, казалось, вот-вот сложатся в нечто фигуративное, но они вновь рассыпались. Наконец над одной из страничек Елисею удалось настроить глаза так, чтобы в нагромождении линий увидеть буквы.
– Где буквы? Где? – суетилась Аглая, тщетно скашивая глаза к носу и раскашивая к вискам.
Но Елисей видел отчетливо. Три слова. Fedor von Yesly.
Часть третья
Глава 17
Человек, которого они ищут, думает, что в женщинах зашита смерть. Она – оборотная сторона деторождения. Способность сеять смерть в женщинах пропорциональна способности давать жизнь – вот что он думает. Либидо пропорционально мортидо. Особенно в девушках. В них есть страшная сила, побуждающая мужчин совершать подвиги, делать траты, давать обещания, брать ответственность, называя все это любовью. И это темная сила, ее надо держать под контролем. Хорошо, если девушка относится к своей привлекательности, как сапер к бомбе, – вот что он думает. Он даже умеет пространно рассуждать на эту тему, маскируя дремучесть своих суждений иронией и ссылками на закон Ломоносова – Лавуазье. Но он правда думает, что редко какая женщина в современном мире умеет и считает нужным контролировать свою привлекательность, использовать ее ради продолжения жизни, а не ради разрушения семей, карьер и судеб.
Привлекательность хлещет из них, как рвота, – вот что он думает. Ядовитая рвота. Они привлекают не для того, чтобы составить пару и родить детей. Не для того даже, чтобы заняться сексом и получить удовольствие. Они привлекают ради извращенного счастья видеть свою власть. Видеть, как мужчина (а может быть, и другая женщина) безропотно откликается, не может не откликнуться, разрушает свои отношения, оставляет свои планы, жертвует даже и самой жизнью. Вот почему он ненавидит девушек, выставляющих свою привлекательность напоказ. Соблазнять – это и есть самый смертный грех – вот что он думает, хотя не верит ни в какого бога и не признает никаких других грехов. Но привлекательность – да, грех. Как и большинство мужчин, он считает греховной не свою склонность поддаваться соблазну, а сам соблазн. Только, в отличие от большинства, он борется с грехом, не потакает ему, а выжигает его с лица земли каленым железом ради главной на свете ценности – человеческой жизни. Вот какого человека они ищут за то, что тот убил Нару, которая была некрасива, но привлекательна, как дьявол. И они думают, что этот человек называет себя Федор фон Если.
Этого Федора фон Если они обложили как зайца в маленьком кафе «Мармеллата» на углу Покровского бульвара и Подколокольного переулка, неподалеку от института, там, где Аглая слушала свою онлайн-лекцию в тот миг, когда Линара летела вниз из окна.
На том, что она встретится с Федором фон Если якобы для обсуждения будущего документального фильма про Нару, настояла сама Аглая, хотя Елисей и отговаривал. На том, чтобы выбрать именно это кафе для охоты, настоял Максим Печекладов. Еще когда требовалось подтвердить алиби Аглаи, он проверял – здесь во всех трех залах установлены были камеры. И Максим имел на руках решение суда, которое обязывало владелицу кафе грузинку по имени Нунука предоставлять записи камер следователю Печекладову по первому требованию.
На бульварах уже чувствовалось приближение Рождества. Обычная бульварная иллюминация сменилась предновогодней, такой яркой, что даже подслеповатые пенсионерки, выходя из аптеки, могли прочесть инструкцию к только что приобретенным на последние деньги и совершенно бесполезным биологически активным добавкам. Стволы деревьев сияли, с ветвей свисали светящиеся плоды, фонарные столбы превращены были в мерцающие великанские бокалы шампанского. Праздник, одним словом, приближался, и создание праздничной атмосферы стоило городскому бюджету больше, чем стоило бы расследование всех двадцати двух нераскрытых дел следователя Печекладова.
В кафе «Мармеллата» тоже царил дух Рождества. Светились разные предметы, которые от природы не светятся: бокалы на барной стойке, сама барная стойка, плотно увитая гирляндой из разноцветных лампочек, даже зубы официанток, ибо в свет подмешан был специальный ингредиент для этого. Официантки были одеты снегурочками, на их синих фартучках светились искусственные снежинки. И особенно светился на шее у Аглаи кулон из горного хрусталя. Она сидела одна за столиком. За соседним столиком позади Аглаи расположился Елисей. Он читал меню. За столиком направо от Аглаи устроились следователь Максим Печекладов и Рыжая Глаша. Печекладов сидел к Аглае спиной и мог слышать все, что за ее столиком будет сказано. Рыжая Глаша – лицом и могла все видеть. Еще видеть мог Фома, он прятался в подсобке, где на мониторе транслировались изображения с камер. Он прятался, полагая, что Федор фон Если мог бы узнать его, частенько бывавшего в институте и общежитии. Мог бы узнать и заподозрить засаду.
В назначенное время Федор фон Если появился. Аглая видела его аватарку в студенческих чатах, думала, что легко узнает его, но на аватарке он выглядел красивым юношей в модных больших тяжелых и черных очках. А в жизни – да, в очках, но скорее был похож на маленькую девочку: невысокого роста, очень щуплый, с очень нежными чертами лица и очень маленькими руками. Он снял пальто. На нем был серый свитер. Федор вошел в зал и застыл, уставившись прямо на следователя Максима Печекладова. А следователь, встретив его взгляд, нет, не дернулся, не побежал, не вскочил, нашел в себе силы не дернуться, но Рыжая Глаша видела, как Максим окаменел, и вид у него был как у улитки, когда та втягивает все свое тело в раковину, почуяв опасность. Рыжая Глаша перегнулась через столик и поцеловала Максима самым разнузданным поцелуем. И прошептала ему в рот: