Девочка, которая зажгла солнце

Золотова Ольга

Рэйчел Робертсон спрыгнула с кровати, кубарем скатилась на ложе сестры и, закинув ноги на стену, вопросительно посмотрела на Хлою, которая, хоть и была ее старше всего на каких-то там четыре года, уже носила пирсинг и одевалась так, словно собирается прожить всю оставшуюся жизнь без родительского контроля. В ответ на такую выходку раздалось сонное и несколько даже раздраженное мычание:

– Чего тебе, Рэй?

– Да так… Почти ничего, – девочка замолкла, давая ей время прийти в себя после легкой дремоты, и затем продолжила на удивление громко и звонко:

– Скажи, смогла бы ты опознать человека, допустим, примерно твоего возраста, который учится

в нашей школе?

– Опознать его труп? – улыбнулась блондинка, полностью развернувшись и напустив на себя как можно более загадочный вид. В карих глазах ребенка вспыхнул ужас:

– Нет, что ты! Его личность по внешности, конечно. Он был одет в такую темную толстовку с капюшоном, я еще подумала: «Как ему не жарко, бедняга». А еще у него темные густые волосы, немного кудрявые, и серый рюкзак.

Хлоя высокомерно взглянула на сестру и наклонилась к ней еще ближе, так, что Рэйчел почувствовала ледяной укол от прикосновения серег-колец к своей шее. На самом деле, этот вопрос в течение всего дня наводил на Робертсон уныние и странную грусть; то ли вспоминалась грубость, с которой незнакомец с ней говорил, то ли собственная нелепость и неуклюжесть заставляли краснеть снова и снова…

– Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду, пчелка. Он учится в моем классе – Дауни Джек.

Рыжеволосая подавила в себе дикое, требовательно рвущееся наружу «не называй меня так» и полностью обратилась в слух, от нетерпения покачивая ногами в разноцветных носочках. Время на часах давно перевалило за полночь.

– По крайней мере, это единственный из моих знакомых, подходящий под описание. Только вот зачем он тебе сдался? Неужели ты…

Хлоя победно улыбнулась и села чуть поодаль от сестры, наблюдая за ней с присущей хищникам внимательностью. Ее ставшие львиными глаза задержались на смущенном личике (ночные тени так кстати перекрывали собою его настоящий цвет, что нельзя было определенно сказать, изменился ли хоть на каплю его оттенок).

– Нет, даже думать об этом не смей! – рассердилась младшая из Робертсонов и вцепилась что есть силы в наволочку своей подушки. Секунда – и мягкий квадрат превращается в оружие, приземлившись прямо на макушку умолкнувшей девушки. Та принялась отчаянно бороться и высвобождать запутавшиеся из-за небольшой застежки волосы.

Рэйчел вернулась в положение ноги-стена, решив не дожидаться рассерженного шепота сестры – наверняка громкие вскрики родители случайно могли услышать. «Какого было бы их удивление, – подумала она про себя, – если бы они узнали, что «юные леди» давно не спят и занимаются обсуждением… О чем мы вообще говорим?»

«Ах, да, я зачем-то пытаюсь узнать хоть что-то о том парне, с которым столкнулась в коридоре, потому что моя чистейшая совесть не позволяет оставить себе ЕГО ВЕЩЬ.

Ведь мамы всего мира будут теперь являться ко мне во снах и наперебой причитать: «На чужом добре счастья не построить! Ты можешь оставить эту безделушку себе, и через месяц-другой она затеряется в твоем шкафу, заживо похороненная массой скопившихся там вещей, или… ты найдешь настоящего владельца и вернешь. Вернешь немедленно».

Девочка представила, как сотни разъяренных женщин, одетых в старые рваные тряпки, босиком и с копнами немытых колтунов вместо волос ползут со всех сторон, тянут к ней худые, покрытые пятнами руки. Как одна из тех, кому удалось подобраться максимально близко к веснушчатому лицу, вонзает обгрызаннные ногти в мягкое плечико и наклоняется к самому уху, опаляя кожу смрадным дыханием, и хрипло стонет: «Вернешь…». И Рэйчел будто наяву чувствует исходящее от женщины зловоние и прикосновение к себе страшных костлявых пальцев.

Мягкая пяточка розового носка начала тереться о шершавую поверхность обоев.

Все то время, пока маленькая-проблема-семьи рассматривала белоснежный потолок, видимо, глубоко погрузившись в собственные мысли, Хлоя выбиралась из своей ловушки, опасаясь повредить остро заточенные ногти.

– И зачем тебе нужен Джек? – пропыхтела она наконец и отбросила в сторону ненавистную подушку. – Личный интерес или что-то еще?

Рэй медленно вынырнула из задумчивого облака и повернулась к говорящей, начиная бурить карим взглядом маленькое колечко в ее носу. Мысли никак не хотели выстраиваться в ровную линию, и теперь девочка барахталась между ними, то и дело ухватываясь руками за одну, а после тут же ее отпуская и принимаясь за другую. И так снова и снова, пока особо сильная волна не захлестывала с головой, погружая под воду ее тело и не позволяя ей вырваться, а некогда спасительные островки тыкались в живот, грудь и ребра, отдаваясь в ушах мерзким бульканьем.

– Я… – пробормотала рыжеволосая, когда комната перестала казаться темным морским дном, и перед глазами чуть посветлело. – Это долгая история, – загадочная улыбка разорвала продолжительную паузу, и, усевшись ближе друг другу, «юные леди семьи Робертсонов» тихо перешептывались, время от времени поглядывая на приоткрытую входную дверь.

***

– Черт возьми, ты серьезно? – Хлоя силой подавила рвущийся наружу смешок, и тут же прикрыла рукой рот, понизив голос. – Нет, ты это серьезно, правда? Так заморачиваться из-за какой-то подковы?

– А вдруг она ему нужна? – парировала Рэйчел, уперев кулачки в щеки и поджав губы. Теперь идея возвращения найденного показалась такой непрочной, с каждым словом все более и более расшатывающейся из стороны в сторону башней, готовой обрушиться на маленькую голову. – Вдруг эта какая-то дорогая ему вещь, что-то вроде моего блокнота или твоих наушников? То, без чего ему ОЧЕНЬ ПЛОХО? Или это не его вовсе, и он должен вернуть ее в срок, иначе возникнут проблемы, а теперь…

– А теперь успокойся, пчелка. Ты слишком сильно беспокоишься из-за пустяков, – прервала ее блондинка и встала с кровати, чуть не стянув вслед за собой одеяло. Посмотрела на себя в зеркало, глубоко и широко зевнула и засунула стопы в мягкие тапочки. – Выпьем чаю?

Рэйчел недоуменно посмотрела на сестру, уже направившуюся к двери, и прошептала:

– В такое время?

– По-моему, время – полная чушь, согласна? С какой стати кто-то поставил временные рамки на наши действия? То есть завтрак должен быть утром, а вечером – исключительно ужин и ничего кроме? Глупости – вот, что я думаю. А если кто хочет покончить с собой, неужели он будет дожидаться определенного часа? Нет, потому что в этом нет смысла, – выпалила Хлоя, переходя с шепота на недовольное тихое ворчание и обратно. Голос ее из мягкого и певучего сразу стал грубее и звучнее, таким, что каждое сказанное слово вдалбливалось в подсознание собеседника, а затем крутилось в нем и отдавалось эхом в ушах. Но, осознав, что немного заболталась, и разговоры о висельниках-самоубийцах на ночь могут плохо повлиять на детскую психику, она добавила, как бы извиняясь или оправдываясь: