Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
— Прости, дорогой, не могу тебе рассказать. Не моя тайна. Бадрун захочет, сам скажет.
— Не скажет. Нет его больше.
Глава помолчал. «Умыл» лицо ладонями, вознося короткую молитву Аллаху. Покивал своим мыслям.
— Ну раз такое дело… Он был чеченцем. По молодости долго жил в Москве, учился на хирурга, работал в больнице. Потом, в начале девяностых, вернулся на родину, людей лечил, женился, детей родил. А потом война. Тогда многие запутались. Искренне думали, что за свободу борются, а на самом деле на козни Шайтана попались. И Бадрун в их числе. Был полевым хирургом, оперировал раненных боевиков, лишь изредка навещая
Повисла пауза. Был ли этот рассказ живой притчей или правдой, но сходилось в нём многое — от мастерской ампутации, до непрестанных молитв Бадруна и стойкого соблюдения обета молчания.
— Я держал его за руку, когда он ушёл к Аллаху, — наконец прервал молчание Гордеев. — И сдаётся мне, он заслужил своё прощение, потому что ушёл с улыбкой, как будто увидел в небе что-то… долгожданное.
Ещё через пару дней в аул приехал человек из Конторы.
— Бирюков, — сухо протянул он руку. — Юрий.
Фамилия была знакома. Этот Юрий занимал должность равную Синякину, но в параллельном отделе. И то, что сюда приехал он, а не Генка, как и то, что Бирюков приехал лично, не сулило ничего хорошего.
Смотрели друг на друга: Гордеев пытаясь сориентироваться как себя вести, а Бирюков откровенно разглядывая измождённое, бородатое лицо Гордеева.
— Синякин? — наконец коротко спросил Гордеев сразу обо всём.
Бирюков едва заметно склонил голову к плечу. Глубоко заинтересован, хотя и скрывает. Возможно, как и Гордеев, не вполне доверяет и пытается на лету просчитывать ходы. Фильтрует поступающую и исходящую информацию.
— Под следствием.
Невозмутимый взгляд глаза в глаза… Но сколько же и без того скудных сил забирает у Гордеева это видимое спокойствие!
— Что вменяют?
— Ну а ты как думаешь? — с прищуром сложил руки на столе Бирюков. — Превышение должностных, нарушение устава, возможно, даже, диверсионная составляющая…
— Нет! — перебил Гордеев. — Он не предатель.
— Следствие разберётся, — пожал плечами Бирюков. — Сам же понимаешь, я к этому доступа не имею.
— Это была самоликвидация. Никто не ожидал, что Утешев лично подорвёт лабораторию.
— Вот-вот, — кивнул Бирюков, — ещё и Утешев. А там, — многозначительно поднял глаза к потолку, — между прочим сильно недовольны тем, что вы наводите тень на плетень. Да и где он, этот ваш Утешев? Благополучно сдёрнул за бугор?
— Скорее, в бугор. Безвозвратно. Но это всё непредвиденная ситуация. По нашим расчётам, он вообще не должен был лезть в лабораторию в те дни.
— А по их расчётам, — снова взгляд в потолок, — в это не должны были лезть вы. А поэтому и смягчающих вам скорее всего не будет.
Гордеев рассмеялся. Это было банально, как дважды два — происходил поиск и слив стрелочников, лишь бы не раздуть скандала с высокопоставленным преступником. И тем обиднее было так глупо попасть под раздачу, что с самого начала прекрасно понимал эти механизмы.
— А что с лабораторией? Вообще ничего полезного не изъяли?
Бирюков пожал плечами.
— Немного штаммов, обломки оборудования, спасённые женщины и дети. Но ни документации, ни свидетелей из лаборантов — все из них, кого не раздавило обвалом, траванулись цианидом из воротничка. Представляешь, что они там скрывали, что предпочли сдохнуть, чем пойти под следствие? — Сощурившись, погрыз губу. — Я против вас с Генкой ничего личного не имею, поверь. Больше того, понимаю, как сложно было рыть под Утешева и все риски, с этим связанные, тоже. Но сделать ничего не могу, понимаешь? Не я следак, к расследованию дела не имею, повлиять на него не могу. Знаю только, что на Генку пытаются повесить сотрудничество с пиндосами. И разнарядка скорее всего с самого верха, только хрен пойми от кого именно. И, соответственно, ты тоже теперь под это пойдёшь. И единственный шанс для вас обоих — пока никто не знает, что ты объявился, довести дело до конца.
— То есть? — откинулся на спинку стула Гордеев. Разговор приобретал неожиданный поворот.
— Руководство операцией передано мне, но на данный момент она официально приостановлена. И это очень плохо, потому что время идёт, по всему миру уже бушует вспышка атипичного гриппа с высокой летальностью, и есть все основания полагать, что у штамма искусственное происхождение. Что ещё может вспыхнуть на этом фоне — большой вопрос. Поэтому есть неофициальное добро на продолжение операции, а также предположение откуда стекались директивы для разрушенной лаборатории. И незначительные наработки в виде внедрённого агента.
— Внедрённый агент — это уже до хрена, вообще-то.
— Смотря какой. Наш очень слабый, но удачно оказавшийся в нужное время в нужном месте. И нам крайне необходимо его усилить. Срочно. И довести дело до конца: получить компрометирующие документы, видео, аудио, свидетельские показания — всё, что способно прижать спрута у самой головы. Завершится Дело с лабораторией, завершится и ваше с Синякиным. В должности и звании его, конечно, не восстановят, да и медали-ордена получите не вы… Но зато про вас забудут. И это лучший исход, сам понимаешь.
Гордеев хмуро поиграл желваками. Ловкие сети, ничего не скажешь.
— То есть, или я впрягаюсь теперь уже в твою операцию, или мы с Генкой идём по этапу. Лет по пятнадцать на нос. Правильно я услышал?
— Услышал правильно, а понял нет. Это не шантаж, хотя и похоже, скорее попытка не упустить идеальный момент. О твоём возвращении никто не знает, значит, теперь ты можешь объявиться где угодно, и рисовать из себя что вздумается. А слухи о твоих тёрках с конторой — это идеальная, подтверждённая временем и фактами легенда, которая только усилится твоим появлением, и её можно и нужно использовать в наших интересах. И пока тебя не загребло следствие, я чисто по-человечески прошу помочь нам. Ты нам вот так нужен! — Черканул ладонью по горлу.
— Я? — тяжело рассмеялся Гордеев. — А что ты на это скажешь?
И задрал обрубленную ногу на стол. Лицо Бирюкова вытянулось… Но уже в следующий миг он пожал плечами:
— Прозвучит дико, но это даже нам на руку. Все, кому надо знают, что Синякин под следствием, а значит, и у тебя есть веская причина скрываться. И если ты появишься именно в таком виде, ты будешь максимально убедителен в роли перебежчика.
— Предателя, ты хотел сказать? И если я там случайно сдохну, то навсегда им и останусь, так?