Девочка, которую нельзя
Шрифт:
— Ну и как? — ревниво скривилась я. — Впечатлился он твоим крокодилом?
— Да он его даже не заметил! Тут же выскочил стал меня лапать.
— Чего?
— Ну… вообще обыскивать, конечно, — ещё больше смутилась она. — Ну, ощупывать. Как в кино, знаешь? А мне, с одной стороны, страшно — так он взбесился! А с другой… — Замолчав, с загадочной улыбочкой пожала плечами.
Я фыркнула. Прекрасно её понимала! И если для такого удовольствия нужно всего лишь взбесить Гордеева крокодилом из полотенец — я даже была готова немедленно научиться таких делать.
Но оказалось, дело не в этом. Просто Нина обнаглела настолько, что в поисках чего-нибудь из личных вещей своего кумира залезла в его шкаф и обнаружила там конверт с фотографиями.
— Целая пачка! Вот такенная! — показала она пальцами пару сантиметров. — Ерунда всякая: какие-то люди, машины, дома. Да я и спёрла-то всего одну, на которой он был! Просто на память, чисто для себя, а остальные убрала, так же как они лежали. И как он вообще понял, что я что-то взяла?
Я рассмеялась. Глупо, конечно, но меня прям отпустило.
— Ты дурочка, Нин? Он вообще-то крутой секьюрити, и таких как ты насквозь видит! Он вообще всё замечает, и тебе ещё повезло, что он тебя не прибил на месте! — Говорила, и сама же обсыпалась мурашками от восторга. — А кстати, почему тебя до сих пор не выперли? Вам же, вроде, запрещено подниматься в вип-люкс? У нас там какие-то специальные тётки убираются.
— Да причём тут ваш люкс? Это всё в четыреста шестнадцатом было. Обычный семейный «комфорт» — две комнаты, гигантская кровать, телек, бар. Ну, обычный номер! У меня таких целый этаж на обслуживании.
— В смысле, семейный комфорт? — не поняла я. — У Гордеева? Здесь, в отеле? Зачем?
— Ну, — ревниво поджала Нина губы, — наверное затем, что не только мне в ваш супер-вип нельзя ходить, но и его бабам.
— Каким ещё… — начала я, но замолчала. Понятно каким. Всяким там Ларискам и прочим, на которых он пялится без зазрения совести вместо того, чтобы мажорчика своего охранять!
Просто сидела потом без сна на кровати и ненавидела себя за то, что чувствую. Так глупо это всё! Ну подумаешь, мужик. Подумаешь, не такой, как тысячи других вместе взятых… Ну и что, что взгляд и аура силы. Зрелость, опыт. Ну и что?! Он раза в два старше, и смотрит на меня исключительно как на дурного ребёнка, порою даже не зная, что со мной делать-то! И уж тем более глупо думать, что он святоша в плане личной жизни. Особенно после той плёточки в комоде. И поцелуя с Лариской в клубе.
Чёрт, ну вот зачем я опять?
Зажмурилась, отгоняя ту картину, и на её место тут же пришла другая, совсем недавняя: заляпанная краской заброшка посреди степи, дырявые мишени, едва уловимый запах пороха…
Когда Игнат всадил обойму в сердце моего «папаши» я вдруг рассмеялась. Нервное. Хохоча, отбрела в сторонку, осела на корточки, и всё не могла остановиться. А Гордеев не вмешивался. Неторопливо пополнив магазин патронами, сунул ствол обратно в кобуру под мышкой и блаженно сощурился на солнце. Как будто меня здесь и не было. Или наоборот — его. Но мы были. Оба. И хотя и разошлись по «разным углам» — не отпускало ощущение, что наоборот стали вдруг гораздо ближе, чем раньше. А чуть позже, когда меня наконец отпустило, мы с ним просто сидели рядышком на бревне и молчали. И так хорошо было!
Нет, легче от того, что кто-то пристрелил «моего папашу» мне не стало, но я поняла вдруг, что в общем-то не этого и хотела. Оказывается, мне просто нужен был кто-то, кто обнимет и скажет: «Я всё сделаю, ты только успокойся»
— На самом деле я его не ненавижу, — зачем-то призналась я. — Не могу простить — да, но не ненавижу. Думаю, даже, что бывают отцы и похуже. А мой был нормальный, просто… не знаю, как объяснить. Мне иногда кажется, что однажды в нём что-то сломалось, и его понесло. Может, он даже не мог это контролировать? Говорят же, что у денег злая аура, и они портят людей.
— Брехня, — лениво дёрнул щекой Игнат. — Они просто усиливают то, что уже есть. И если человек говно, то рано или поздно он начнёт вонять. Не важно нищий или богатый.
Я окинула его профиль неторопливым взглядом. Ну и что в нём такого особенного? Ничего. Но почему же так тянет?
— Личный опыт? Расскажешь?
— Нечего. Всё давно в прошлом.
— А твоя руна отмщения с этим связана? — Поймала его удивлённый взгляд, гордо задрала нос: — Да, я погуглила! И это, между прочим, было непросто. Так что, связана?
Он задумчиво потёр свой упрятанный под рукав шрам-клеймо на предплечье.
— Отчасти.
— Ну и как? Отомстил уже?
— Ну… Отчасти.
— Полегчало?
Игнат сорвал травинку, прикусил её так, что желваки заиграли. Я ласково обняла его плечо, прильнула к нему щекой.
— Давай, давай, крокодил. Расскажи, не бойся. Я не кусаюсь.
Откуда взялась эта лёгкость? Не знаю. Она просто распирала изнутри, и мне было так хорошо! Я дурачилась, изображая беззаботную непосредственность, а сама тихо млела от того, что касаюсь, чувствую его запах и крепость тела.
— Всё банально, — сдался Игнат, — два друга, одна девчонка. Обещала ждать, но слилась. Всё. Гейм овер.
— Ну нет! Я требую подробностей!
Он усмехнулся.
— Ты хуже пиявки, Слав. Ладно. Только рассказывать и правда особо нечего. Просто дружили с ним лет с двенадцати, не разлей вода, как говорится. Даже побратались. Знаешь, раньше так делали: надрезаешь кожу, — ногтем прочертил у основания ладони черту, — ранку к ранке прикладываешь, и всё — братские узы, все дела. А дальше по классике: растём, строим планы, думаем, что реально братанами стали. Но однажды появляется девчонка и выбирает одного, а второй становится третьим лишним. И дружба начинает трещать, но все упорно делают вид, что ничего не происходит.
— Угу. А потом, так же по классике, третий лишний всё-таки отбивает эту девчонку у друга.
— Ну… Если сильно упрощённо, то да.
— Ты любил её?
— Да нет, — пожал он плечами, — просто нравилась. Ну и лестно, конечно, было.
— А друг? Он любил?
— Не думаю. Скорее, зацепило, что не его выбрала. Он вообще довольно… амбициозным был.
— Разве это плохо? Отец говорил, что амбиции — это та же воля к победе, и без них невозможно ничего добиться.
— Ничего подобного. Воля к победе — это здоровое упрямство, оно помогает выживать и расти над собой, а амбиции — это гордыня. Воспалённое тщеславие, которое только мешает.