Девочка моя, или Одна кровь на двоих
Шрифт:
Но чего это стоило!
Смогла она выстоять, не сдаться?
Осип все поглядывал на него в зеркало без эмоций на лице, но его затылок просто-таки излучал тревогу.
Если выстояла, то наверняка сейчас успешная, благополучная, хронически замужняя, с детьми, карьерой переводчица или референт, а может, и топ-менеджер.
И он очень живо, как в кино, представил благополучную Машку, в стильном деловом костюмчике, на каблуках, с портфельчиком в руке, возвращающуюся с работы домой, бросающую портфельчик на
Ну и хорошо! И дай бог ей счастья.
Но что-то зацепило крючком и потащило, растравливая душу от этой благостной картинки Машкиной счастливой, получившейся жизни.
Кадр сменился, и Победный увидел другой вариант: усталую, сломанную Машку, замороченную начальником-самодуром и тупым мужем-бездельником, пролежавшим диван толстой задницей, Машку, тянущую на себе непомерный воз. Уже немного оплывающую телом, с морщинами, потухшими глазами.
Да к черту!!! Что за дела? С какого хрена его потащило в это?! В воспоминания, никому не нужные?
Дима посмотрел осмысленно в окно, приказав себе убрать из сознания всю придуманную чушь.
Машины неслись сквозь какой-то городишко.
– Осип, давай заедем перекусим, и ребят надо накормить. Если здесь есть нормальный ресторан, разумеется, – распорядился Дима.
– Сейчас, Дмитрий Федорович, – отозвался Осип, нажимая кнопки сотового.
Через пару минут Дмитрий Федорович очистил мысли и разум от поднявшихся со дна сознания, вызывающих горечь во рту воспоминаний, эмоций и прочей ерунды.
В первую ночь в пансионате Марии Владимировне Ковальской приснилось море.
Севастополь. Жара. Шпарящее солнце, раскаляющее воздух до миражной тягучести. Маленькая Машка карабкалась на здоровенный камень в море. Солнце суется в глаза миллионами солнечных зайчиков, отблескивающих от воды, и она все время щурится. Вода, нагретая до состояния парного молока, кажется тягучей, как и воздух.
От долгого бултыхания в море кожа размякла, разнежилась, побелела от соли на ступнях и ладошках и давно скукожилась.
Обрезаясь об острые края камней и кинжальные лезвия выставленных боков мидий, намертво приросших к ним, она упорно лезет наверх.
Карабкаться тяжело, но она знает, что обязательно-обязательно заберется и нырнет с покорившейся каменной вершины, ведь она не просто так лезет, не ради баловства, а очень даже со смыслом. Когда она заберется, постоит, покричит и ухнет в воду – и сразу будет ей, Машке, счастье!
Она залезла, ободрав кожу на ручках-ножках и коленках, и без того многострадальных по причине неуемного Машкиного характера, постояла наверху, чтобы перевести дыхание и ощутить всю полноту победной радости, подняла руки вверх, высмотрела кого-то на берегу и закричала:
– Смотри!!! Я ныряю!!!
Помедлила несколько секундочек – добрать чуть-чуть храбрости, подняла руки повыше – и нырнула!
Сине-зеленая, прозрачная до хрустальности вода стремительно неслась ей навстречу.
«Здесь совсем мелко! Я убьюсь!!!» – отстраненно, по-взрослому подумала Машка.
– А-ах! – испуганно простонала она.
Села на кровати и проснулась.
Перед глазами все летела и летела сине-зеленая вода навстречу, выпячивая свое неглубокое дно, а на нем камни и скорострельных мальков, пульками разлетевшихся в разные стороны от надвигающейся тени падающего Машкиного тела.
Она быстро выбралась из огромной кровати, поплелась к холодильнику, изгоняя из головы летящую навстречу морскую гладь, достала бутылку минералки, попила из горлышка, опершись рукой о раззявленную дверцу холодильника.
– Нет, ну надо же! – громко возмутилась Мария Владимировна. – Приснится же такое!
«Такое» было не запутанным непонятной символикой и действиями сном и не кошмаром с сюжетами из Босха, а вполне реальным событием из ее детства.
Маша резко захлопнула холодильник, постояла, посмотрела на бутылку воды в руке.
Заснуть она уже точно не сможет!
– А-а, и!..
Мария Владимировна рывком опять открыла холодильник, сунула в раздражении воду в его нутро и достала початую бутылку белого вина, бокалом которого отмечала вечером начало отпуска и свое прибытие в пансионат.
Дернув за шнур, включила торшер, заливший угол комнаты уютно-интимным неярким светом, отыскала на стуле кофту. Путаясь в рукавах, повозившись и ворча сквозь зубы, все-таки натянула ее на себя, достала из посудного шкафа бокал и вышла на балкон.
Повозилась, передвигая поудобней плетеные кресла и столик, покрытый вместо столешницы толстым стеклом, уселась, закинула ноги на второе кресло.
Красота-то какая!
Тишина! Не тронутая ничем. Осторожное, редкое щебетание птиц, светлеющее небо, готовящееся принять восходящее солнце, темные неподвижные шапки деревьев, ни ветерка, слышно течение реки, светлеющей вместе с небом.
Ни машин, ни людей, ни гула большого города, ни звука далекого поезда – тишина, словно она где-то в другой жизни.
Совсем в другой, далекой жизни жила маленькая девочка Маша, влюбленная в соседа восторженной, неподдельной, неконтролируемой девчоночьей любовью.
Он сказал: «Прыгнешь с того камня, возьму тебя с собой». И она, не раздумывая ни мгновения, пошла прыгать! А когда прыгнула, он поймал ее в воде под попку в последний момент, не дав удариться о подводные камни, и выволок на берег, и так орал на нее! Так орал!
А Машка никак не могла понять – за что? Она же все сделала правильно – и прыгнула, и не побоялась!