Девочка на холме

Кузнецова Ольга Исааковна

— В твои годы мои увлечения были попроще. — Я увидела дядину улыбку в зеркало заднего вида — она едва проглядывалась под толстым слоем недельной щетины. — Когда мы были с твоим отцом совсем еще мальчишками, то круглыми сутками гоняли мяч, а когда совсем было нечем заняться, тайком брали из стойла самого лучшего жеребца, чтобы прокатиться на нем и похвастаться перед друзьями. Однажды мне жутко за это влетело. — Дядя засмеялся хриплым, ностальгическим смехом с легким оттенком грусти. — А еще никто не отменял холм, — добавил он задорным шепотом, как будто это был самый главный его секрет.

— Холм? — переспросила я.

— Да-да, именно холм, — кивнул дядя, — где растет огромный дуб, которому уже несколько сот лет, а к дубу кто-то давным-давно привязал качели с покрышкой от старого Форда. Это было

наше тайное место до тех пор, пока родители не запретили нам туда ходить. Поговаривали, какая-то маленькая девочка раскачалась слишком высоко, а потом упала и разбилась насмерть, но мы-то с ребятами понимали, что эти слухи — полная туфта. Когда нам было нечем заняться, мы разжигали костер и придумывали всякие байки насчет того, что же могло произойти на том холме. Особой популярностью, Джинджер, пользовались страшилки твоего отца. Вот уж кто умел напугать так, что потом свет на ночь не гасили! Он уже тогда был знаменитостью среди нас, и единственный через много лет, кто отважился покинуть Мак-Марри и отправился искать счастья в столицу.

Я кивнула. Отец всю жизнь занимался писательством и именно поэтому уехал из этого захолустного городишки, чтобы добыть себе славы. Но первые его книги оказались непопулярными — их задвигали на самые дальние полки магазинов корешками назад, и прибыль оказалась ужасно маленькой, если вообще отец получил со своих начинаний какие-то деньги. В то время — впрочем, как и сейчас, — было слишком много писак-самоучек. Пробиться было практически невозможно. Конечно, сейчас имя Скотта Макэндорса уже может назвать каждый тридцать пятый житель материка, что весьма неплохая статистика, но отцу это уже не важно, или он просто делает вид, что не важно. В любом случае, он не любит вспоминать о том, как начиналась его карьера.

По иронии судьбы теперь я возвращалась в город, из которого отец бежал, будучи еще совсем юным.

В салоне Шевроле вновь установилась тишина. Лишь раздражающе булькающий мотор бесперебойно вел занимательную беседу с самим собой.

В Мак-Марри был уже поздний вечер. В темноте, рассеиваемой только фарами с огнями цыплячьего желтого цвета, было практически ничего не видно — я могла различить лишь одинокие силуэты редко стоящих домиков и открытых пастбищ, где неспешно гуляла какая-то заблудившаяся живность. Но ферму дяди Рея я могла узнать и с закрытыми глазами по особенно резкому запаху свежескошенного сена и громкому блеянию овец.

— А кто ухаживал за животными, пока тебя не было? — поинтересовалась я, внезапно осознав, что дяди действительно целый день не было на ферме. Так неужели он и вправду женился?

— Луи согласился меня выручить, — развеял дядя мои опасения и со всей силы вдавил педаль газа в пол, потому что грузовичок явно начинал капризничать.

Луи был самым близким другом дяди Рея и одновременно его соседом по ферме. С ним дядя частенько пропускал стаканчик в местном баре. С большими густыми усами и увесистым брюшком, Луи, тем не менее, был довольно резв и всегда в приподнятом настроении. Мне нравилось, когда этот добродушный фермер приходил к дяде Рею за советом вроде того, сколько точно навоза надо использовать, чтобы получить томаты диаметром ровно в два дюйма. Да, мой дядя знает даже такие глупости.

Неожиданно дядя Рей заглушил мотор и, облокотившись рукой на спинку своего сиденья, повернулся в мою сторону и посмотрел на меня своими голубыми глазами, сверкающими тысячами маленьких искорок. Интересно, он заметил, что у меня лицо такое зеленое, будто меня вот-вот стошнит?

— Добро пожа-аловать на родовую ферму Макэндорсов! — заявил дядя таким тоном, точно представлял новый аттракцион в парке Диснейленда.

Затем он быстро выскочил из машины (ох уж эта забавная ковбойская неусидчивость!) и уже спустя мгновение был около моей двери. Я даже опомниться не успела, как мне в лицо резко подул свежий весенний ветерок и в нос ударили знакомые ни с чем не сравнимые запахи: особенно я любила этот четко различимый аромат сваленных всюду стогов свежескошенного сена — я могла бесконечно долго вдыхать его до тех пор, пока не заболят от усталости легкие.

Я вышла из машины и стала разглядывать знакомые места, теперь почему-то казавшиеся мне уже чем-то новым, непривычным. Казалось, у фермы не было границ, и лишь где-то далеко-далеко луна освещала низенькую деревянную оградку. Самым большим строением на территории, вопреки понятиям нормального мельбурнца о комфорте, была просторная конюшня, откуда доносилось приветливое ржание. Видимо, кони уже почувствовали присутствие своего хозяина.

Здание поменьше — нет, вы не угадали, не дом, — сарай, где дядя хранит "все самое необходимое" плюс уютное гнездышко для бедняги Шевроле, с огромным сеновалом. По всей территории разбросаны небольшие навесы для держания овец и свиней, а также небольшой загончик для кур. И, наконец, дом. Черепичная красная крыша, чей цвет безумно напоминал огромный леденец, которые так любят продавать мелкие торговцы с разрисованными лицами на День весеннего равноденствия. Впереди — маленькая удобная веранда для чаепитий в хорошую погоду с красивым винтажным столиком на две персоны и одним стулом; вверх — два этажа и чердак — законное место обитания Дарси — полосатого своевольного кота, которого дядя так и не смог приучить ловить мышей. Все окна были аккуратно занавешены, а свет горел только в кухне и в той из комнат на втором этаже, что предназначалась для меня. В целом же это был самый милый и ухоженный домик во всей округе — нигде больше я не видела такой трепетности по отношению к земле и дому. Наверное, это все потому, что над планом здания трудился еще Генрих Макэндорс — дед моего отца и дяди Рея и по совместительству мой прадед.

Я задрала голову. Небо было сплошь испещрено звездами и казалось, будто на нем не осталось ни одного свободного места.

— Идем, Джинджер! — Дядя Рей замахал мне рукой с порога дома. — Еще успеешь наглядеться. С чердака открывается просто-таки потрясающий вид на всю округу!

Нехотя оторвавшись от великолепного зрелища, я засеменила вслед за дядей. В доме было все по-прежнему, еще таким, каким я помнила эту неменяющуюся обстановку с детства: пропахшая нафталином мебель в бордовых чехлах, редкие запылившиеся торшеры и стены с облезлыми обоями, которые сверху сплошь были обклеены постерами из популярного на западных территориях журнала "Настоящий ковбой". Вот мужественный фермер — по стереотипу — немытый, небритый — непринужденно хватает быка за левый рог, при этом лениво улыбаясь в камеру. А вот маленькая ковбойка с волосами цвета соломы, заплетенными в две тугие косы, в широкополой шляпе, которую она наверняка стащила у мужа; она стоит, широко расставив ноги и уперев руки в бока, — позади нее толпится целая орава ребятишек — чистые копии своего "отца" с предыдущего постера. Остальные картинки выполнены в точно таком же духе: бравый ковбой и его не менее бравая жена с еще не менее бравыми ребятишками. Сюжеты же варьируются от примитивно-бытовых до самых нелепых (ковбой пожимает руку президенту). Я всегда удивлялась, где "Настоящий ковбой" брал идеи для своих номеров, ведь журнал выходит уже около тридцати лет и по-прежнему не теряет своей актуальности.

На столе стояла чашка с недопитым чаем, от которого все еще поднимался робкий дымок. Из этого я заключила, что Луи все еще в доме и просто бродит где-то поблизости.

— Можешь подниматься в свою комнату — я пока схожу за твоими вещами, — сказал дядя и вышел на улицу.

Я поднялась по старой лестнице с широкими ступеньками, сделанными из какого-то причудливого темного дерева, и направилась прямиком к двери в самом конце коридора. С последнего Рождества здесь ничего не изменилось, и даже дверь, едва я к ней прикнулась, все так же угрожающе заскрипела.

Но вот в комнате, к моему глубочайшему удивлению, произошли просто-таки кардинальные перемены: были поклеены новые обои — цвета слоновой кости, но немного грязноватого оттенка, с редкими крупными рисунками в виде маковых цветов; была поставлена новая кровать — не такая большая, как у меня в Мельбурне, но тоже весьма удобная; также появились письменный стол, стеллаж для книг и даже массивный старый комод, предназначенный для хранения одежды. Над комодом дядя даже умудрился приладить небольшое зеркальце, но висело оно немного неровно, так что я подумала, что о моих девчачьих потребностях он вспомнил только перед самым моим приездом. В остальном в комнате было довольно пустовато, но вполне уютно. Это был как чистый лист для меня, где я могла нарисовать все, что угодно: захочу — приклею привезенные с собой плакаты с уже выжившими из ума рок-легендами, а захочу — сделаю из этой комнаты мемориальный храм, посвященный своей семье — всякие там совместные фотки или шедевры вроде "Ллевелин Макэндорс прыгает с тарзанки". На самом деле, мачеха думает, что я выбросила эту фотографию, но то, что я сохранила ее на всякий пожарный, ей знать вовсе не обязательно.