Девочка на шаре. Рассказы
Шрифт:
— Сейчас он объявит её!
Но он, как назло, объявлял кого-нибудь другого, и у меня даже ненависть к нему появилась, и я всё время говорил папе:
— Да ну его! Это ерунда на постном масле! Это не то! А папа говорил, не глядя на меня:
— Не мешай, пожалуйста. Это очень интересно! Самое то! Я подумал, что папа, видно, плохо разбирается в цирке, раз это ему интересно. Посмотрим, что он запоёт, когда увидит
Но тут вышел объявляющий и своим глухонемым голосом крикнул:
— Ант-рра-кт!
Я просто ушам своим не поверил. Антракт? А почему? Ведь во втором отделении будут только львы? А где же моя девочка на шаре? Где она? Почему она не выступает? Может быть, она заболела? Может быть, она упала и у неё сотрясение мозга?
Я сказал:
— Папа, пойдём скорей, узнаем, где же девочка на шаре? Папа ответил:
— Да, да. А где же твоя эквилибристка? Что-то не видать.
Пойдём-ка купим программку...
Он был весёлый и довольный. Он оглянулся вокруг, засмеялся и сказал:
— Ах, люблю... Люблю я цирк! Самый запах этот... Голову кружит...
И мы пошли в коридор. Там толклось много народу, и продавали конфеты и вафли, и на стенках висели фотографии разных тигриных морд, и мы побродили немного и нашли наконец контролёршу с программками. Папа купил у неё одну и стал просматривать. А я не выдержал и спросил у контролёрши:
— Скажите, пожалуйста, а когда будет выступать девочка на шаре?
Она сказала:
— Какая девочка? Папа сказал:
— В программе указана эквилибристка на шаре Т. Воронцова. Где она?
Я стоял и молчал.
Контролёрша сказала:
— Ах, вы про Танечку Воронцову? Уехала она. Уехала.
Что ж вы поздно хватились?
Я стоял и молчал.
Папа сказал:
— Мы уже две недели не знаем покоя. Хотим посмотреть эквилибристку Т. Воронцову, а её нет.
Контролёрша сказала:
— Да она уехала... Вместе с родителями. Родители у неё Бронзовые люди — Два-Яворс. Может, слыхали? Очень жаль.
Вчера только уехали.
Я сказал:
— Вот видишь, папа...
Он сказал:
— Я не знал, что она уедет! Как жалко!.. Ох ты боже мой!.. Ну что ж... Ничего не поделаешь...
Я спросил у контролёрши:
— Это, значит, точно? Она сказала:
— Точно.
Я сказал:
— А куда, неизвестно? Она сказала:
— Во Владивосток.
Вон куда. Далеко. Владивосток. Я знаю, он помещается в самом конце карты, от Москвы направо.
Я сказал:
— Какая даль!
Контролёрша вдруг заторопилась:
— Ну идите, идите на места, уже гасят свет.
Папа подхватил:
— Пошли, Дениска. Сейчас будут львы. Косматые, рычат! Я сказал:
— Пойдём домой, папа.
Он сказал:
— Вот так раз.
Контролёрша засмеялась.
Но мы пошли к гардеробу, и я протянул номер, и мы оделись и вышли из цирка. Мы пошли по бульвару и шли так довольно долго, потом я сказал:
— Владивосток — это на самом конце карты. Туда, если поездом, целый месяц проедешь.
Папа молчал. Ему, видно, было не до меня. Мы прошли ещё немного, и я вдруг вспомнил про самолёты и сказал:
— А на «ТУ-104» за три часа — и там.
Но папа всё равно не ответил. Он крепко держал меня за руку. Когда мы вышли на улицу Горького, он сказал:
— Зайдём в кафе «Мороженое». Смутузим по две порции, а?
Я сказал:
— Не хочется что-то, папа.
Он сказал:
— Там подают воду, называется «Кахетинская». Нигде в мире не пил лучшей воды.
Я сказал:
— Не хочется, папа.
Он не стал меня уговаривать. Он прибавил шагу и крепко сжал мою руку. Мне стало даже больно. Он шёл очень быстро, и я еле-еле поспевал за ним. Отчего он шёл так быстро? Почему он не разговаривал со мной? Мне захотелось на него взглянуть. Я поднял голову. У него было очень серьёзное и грустное лицо.