Девочка Надя, чего тебе надо?

Шпаликов Геннадий Федорович

Итак, Надя, вы наша гостья, — сказала дикторша телевидения, присев к Наде за столик. — Что бы вы хотели сказать вашим избирателям, вы, самый молодой наш депутат?

В Первомайском районе, — сказала Надя, — вы наверно, знаете, где это, есть свалка, общегородская.

Дикторша, сидевшая рядом, попыталась переменить тему, но Надя взяла ее за руку и продолжат говорить — прямо в камеру.

Как тебя зовут, девушка? — это она у дикторши спросила.

Светлана Бодрова, — сказала дикторша.

Ты где живешь? — спросила Надя.

На проспекте Коммунаров, — ответила дикторша.

Значит, тебе, Света, повезло, — сказала Надя.

Вот, —

сказала дикторша, — сейчас споет наш московский гость...

Камера двинулась к московскому гостю, который был уже готов запеть и микрофон держал в руке.- Песня про Волгу, — объявила дикторша. — Вол­га — это колыбель...

Надя пошла вслед за ней, забрала микрофон у певца и пошла на камеру.

Песни споем потом, — сказала Надя. — После, товарищи. Я тут впервые, на "Голубом огоньке", и тут веселья мало, конечно, но раз уж меня позвали и я при­шла, то я не кофе пить тут буду и песни слушать — это после; я по другому поводу .Вы меня выдвинули в депутаты ,спасибо вам, — Надя поклонилась. — Вы эту камеру, — это к телевизионщикам, — вы ее поближе, а то, я знаю ,плохо слышно будет... Вот, товарищи, я коротко скажу. В Первомайском районе свалка, на весь город позор. Туда все, извиняюсь, за выражение, дерьмо свозят .А завод но переработке всего этого — через четыре года предполага­ют строить! Понимаете! Четыре года! За эти четыре года чего только там ни случится! Я уже не говорю, что дети там. Так вот, товарищи, я вас призываю, через телевизор, в субботу, то есть завтра, всем туда прийти, кто с чем, и уничтожить все это, всю эту свалку, извиняюсь ,дерьма. Лучше всего с утра. Я там буду, товарищи. И жду всех. Спасибо, как говорится, за внимание...

Тут камеру отвели быстро в сторону, но Наде это было уже безразлично. Камера поехала к певцу, которым уже очень нервничал, но собрался и запел:

Я люблю тебя, жизнь,

Что само но себе и не ново,

Я люблю тебя, жизнь,

Я люблю тебя снова и снова...

...Надя шла но коридору студии, бесконечно длинно­му, а за ней бежала ассистентка. Бежала, что-то говори­ла, но Надя ее не слушала.

Ночевала Надя у Лизы. Дома ее не было. Надя легла на диван, накрылась пальто, свет не зажигала. Лежала, ждала. Тихо было в доме. Клава ее больше не беспокоила и даже с чаем не обращалась. Лежала Надя, слушала, как трамваи за окнами гремят, как кто-то на мотоцикле про­несся без глушителя — шум на всю улицу Гагарина. Спать, надо спать.

И тут пришла Лиза, дверь открыла своим ключом, вошла тихо.

Надя и не встала, а только посмотрела на нее с дивана. И Лиза не подошла, а в дверях осталась.

Есть хочешь? — спросила Надя. — Там, на кух­не, я тебе тарелкой накрыла. Рыба жареная...

Рыба жареная... — повторила Лиза.

Ну, какая есть, — сказала Надя. — Ложись спать.

Нет уж, нет, — сказала Лиза. — Вы эту рыбу сами кушайте, на здоровье. Я вас ненавижу, ясно? Вот, шла по дороге и решила на огонек зайти... И сказать: ненавижу вас я.

Но темно же тут, Лиза, и никаких огоньков нет. — Надя не приподнималась с подушки. — Сядь, не уходи... Тоска у меня что-то...

– Так вам и надо, — сказала Лиза, — Так вам и надо...

Я дома уже неделю не была, — сказала Надя. — Как там и что...

Я вас по телевизору смотрела, очень красиво выг­лядели, — сказала Лиза.

Ты опять выпила? —

спросила Надя.

Конечно, — сказала Лиза.

Ложись спать, я тебе постелила, — сказала Надя. — Там и простыни я купила, и наволочка чистая, ложись, спи...

Ох, какая добрая! Ох, какая заботливая! Наво­лочку купила, чистую!

Надя отвернулась к стене, накрылась с головой.

Ненавижу! — сказала Лиза. — Ненавижу! За все! За все!

Не ори. — Надя и не повернулась. — Ребятишек разбудишь. Ложись и спи. Тебе же лучше.

Лиза, как была, упала на раскладушку. Лицом вниз. Надя осторожно ее раздела, та не сопротивлялась, а только всхлипывала, и все теплое, что было в доме, Надя на Лизу положила, и чаю ей принесла, но та не стала чай пить, а уткнулась лицом в подушку.А Надя, накинув одеяло, села рядом, а после и прилегла сбоку, и обняла ее осторожно — плечи у Лизы вздрагивали во сне, и лицо было беспомощное, детское.

А мотоцикл, тот самый, без глушителя, мчался по уже совсем пустым улицам.

Мотоциклист (это был Славка) шлем где-то забыл, оставил. Неистово он мчался, взлетал на булыжные улицы, и машина его на дыбы становилась, как конь, и Славка укрощал ее, несся вдоль набережной, мимо Волги, тем­ной, тихой, мимо гостиницы, стекляшки этой в двад­цать семь этажей, а она вся еще была в огнях, и еще теплоход, последний, у пристани стоял, музыка оттуда неслась.

Отчаянный он был парень, Славка. Вот так, навер­но, чемпионы мира выигрывают, но Славке соревновать­ся в эту ночь было не с кем. Вот если только с самим собой. Да с улицами, со спусками, подъемами, поворотами внезапными — он и скорости не снижал, а подхлестывал и подхлестывал себя, и коня своего с высоким, нестандартным рулем.

Костя открыл дверь на долгий звонок. В дверях стоял Славка. Кожаная куртка на нем, ста­рая, летчицкая, — откуда они такие куртки достают?

Заходи, — сказал Костя.

Я ненадолго, — Славка вошел. — Поговорить надо.

Проходи, только тихо...

Они вошли в комнату. Лампа у Кости горела, при­крытая платком. Книжки на столе. Тетрадки. Дочь спала.

Славка осмотрелся, дальше порога не пошел.

Ну, что ты? — спросил Костя. — Проходи.

Пошли на кухню, — предложил Славка. — Я тут выпить принес... Ты не возражаешь? Поговорить надо, Ко­стя, я серьезно... Ты же видишь — я ни в одном глазу...

Пошли, — сказал Костя.

Он включил свет. Осторожно прикрыл дверь. На кухне они уселись за стол, клеенкой покрытый. Славка поставил бутылку. Костя открыл холодильник.

Смотри, — сказал он. — Все молочное. Ты творог любишь?

Мура все это... — Славка махнул рукой. — Что я, ужинать к тебе пришел?

Вот яблоки есть, — сказал Костя. — Сойдет? Кол­баса.

Да сядь ты... — горестно приказал Славка. — Ладно... Ну, яблоки. Какая разница...

Разлил сам, поровну. Выпили.

Славка начал без предисловий. Только яблоком хруст­нул — вот так он мотоцикл мотал но городу, так и яблоком яростно хрустнул. Молча достал нож, положил его перед Костей:

Вот, возьми, это я у Лизы... Ну, час назад... Костя повертел нож в руке.

Знакомая вещь...

Да, Надя сама тогда вернула... Борьке Степано­ву... Набила морду и вернула... А Лизка у него отобрала, да он, дерьмо, сам ей сунул. Стакан портвешка сначала, а после — и сунул... А она, дура, взяла... — Славка помол­чал. — Костя, мотай отсюда... Забирай Надю, дочку — и... Плохо вам будет...