Девочка по имени Глазастик
Шрифт:
Но Катя не могла улыбнуться.
– И Ниточку они увезли, – печально сказала Глазастик. – Вдруг король захочет жениться на Ниточке? Она такая красивая. Но ведь она любит Трота.
– Кто это Трот? – спросила Катя.
– Жених Ниточки. Он очень хороший. Он замочных дел мастер.
– Как это замочных дел мастер?
– О!.. – Глазастик посмотрела через голову Кати куда-то далеко. Взгляд ее затуманился. – Трот… Ты не знаешь! Трот придумывал такие замки, которые никто не мог открыть. А какие он мастерил ключи! Ты только подумай, один раз Трот сделал ключ из зеленого стекла. Он
Откуда-то издалека прилетели печальные звуки скрипки.
– Слышишь? – Глазастик чутко повернула голову. – Это грустный скрипач. Он стал такой легкий, что давно уже летает над городом.
За окном послышался тревожный, предупреждающий свист.
Кто-то прозрачный, еле различимый, на мгновение приник к окну. Катя успела разглядеть волосы, взметнувшиеся, как бесцветные языки пламени, круглые глаза, вздернутый нос. Над носом плавали веснушки, словно горсть бисера.
– Это Вихрик! – Глазастик беспомощно оглянулась на Катю. – Неужели прилетел большой ветер? Уже? Скорее, скорее запереть дверь. Запереть дверь…
Но было поздно. Дверь широко распахнулась, гулко стукнув о стену, будто вошел кто-то наглый и властный.
– Это он… ветер! – Глазастик вся сжалась, обхватив Катю руками.
Ветер вмиг выдул из дома все тепло. Косяком влетели снежинки, покатились по полу.
Катя, задыхаясь от ветра, обняла Глазастика. Сзади в спину Кате всеми когтями вцепился кот Васька.
Ветер неумолимо потащил Глазастика к порогу. Глазастик застонала. Катя увидела ее закрытые глаза, бледное, словно неживое лицо.
И вдруг все стихло. За окном зазвенели, рассыпаясь, ледяные хрупкие столбы.
– Я еще… тут? Еще тут? – Глазастик приоткрыла глаза. «Нет, нельзя вот так просто сидеть и ждать, – в отчаянии подумала Катя. – Надо дядю Алешу найти, сказать, чтоб он поскорее…»
– Если бы я еще следов не оставляла. – Катя закусила губу.
Глазастик посмотрела на нее:
– А не боишься? Там во дворце столько стражников.
– Да пойми ты, мы с дядей Алешей вдвоем… Все-таки вдвоем легче.
– Не вдвоем, а втроем, – возмущенно воскликнул кот Васька. – И я с тобой. Я тут не останусь ни за какие сливки!
Глазастик стояла посреди комнаты, бессильно опустив руки. Лицо ее стало совсем бледным, почти голубым. А плечи такие узенькие…
– Если ты уйдешь, я, наверное, улечу, – негромко проговорила Глазастик. –
– Нет, не все равно. – Катя стиснула кулаки. – Глупая, плохая, как ты могла такое подумать? Неужели я тебя тут брошу одну! Нам бы только дядю Алешу разыскать. Но я проваливаюсь в снег.
Глазастик всплеснула тонкими руками.
– Пегаш! Наша старая грустная лошадь. Он не оставляет следов. Мы доедем на нем до дворца.
– Видишь, как ты все хорошо придумала, – стараясь казаться веселой, сказала Катя. – А он не лягается?
– Ой, что ты!
Пегаш оказался старым конем с гривой цвета осенней палой листвы. Он понуро и равнодушно ждал, пока Катя неумело вскарабкается ему на спину. Глазастик уселась позади. Катя почувствовала на своей щеке ее слабое, частое дыхание.
Катя одной рукой держала поводья, другой прижимала к себе кота Ваську.
Пегаш неспешно трусил по улице.
– Видела бы моя Мурка, как я славно езжу верхом, – подбадривал себя кот Васька. – Настоящий кот-ковбой! А чем это пахнет так непривычно? Хотя, извините, чем может пахнуть от лошади, если не лошадью. Логично? Логично! Просто до сих пор я видел только нарисованных лошадей. А нарисованные лошади не пахнут.
Голова у Кати слегка кружилась. Катя глядела прямо вперед на дорогу. Раз только она оглянулась и увидела: Пегаш бежал по улице, не оставляя следов.
– Слышишь? – прохладно шепнула ей на ухо Глазастик.
Печальная и мягкая, как лунный свет, мелодия плыла над городом. И крупные розы-снежинки, казалось, позванивали в такт, подхватив эту мелодию, как бесконечный голубой оркестр.
Мимолетная тень пробежала по лицу Кати. Девочка подняла голову.
Над улицей летел человек и играл на скрипке. И если он смычком касался воздуха – даже воздух пел под его смычком. Скрипач был еще совсем молодой, а волосы – как серебряный дождь. Он смотрел куда-то далеко, поверх острых крыш, страдальчески хмуря брови.
Длинный кусок тончайшего кружева, привязанный к его руке, мерцая, летел за ним и исчезал в путанице падающих снежинок.
– Видишь кружево? – спросила Глазастик. – Это кружевница Миэль… Мне тетушка Ох рассказывала, Миэль часто сидела у окна и, подперев щеку кулачком, все смотрела, смотрела, как падают снежинки. Однажды она задумалась так глубоко, что забыла затворить окно, и ветер унес ее. Она так и летела над городом, подперев щеку кулачком. А скрипач играл на скрипке у нее под окном. В руке у Миэль был моток тонких кружев. Скрипач успел ухватить его за конец, когда она улетала. Но моток все разматывался, разматывался, и наконец Миэль отпустила его… Отпустила…
– Как грустно! – У Кати слезы навернулись на глаза. – Тут у вас и вправду разучишься улыбаться.
– Нет, нет, не разучивайся! Пожалуйста, не надо! – в испуге воскликнула Глазастик. – Когда ты улыбаешься, я не знаю, но мне становится теплее. Теплее…
«Наверное, музыка не дает скрипачу улететь от земли, – подумала Катя. – Такая красивая! Она не отпускает его».
Снежинки все падали и падали, и звуки скрипки затерялись за их однообразным звоном.
«А туда ли мы едем?» – хотела спросить Катя.