Девочка Прасковья
Шрифт:
вновь зазывало к себе в гости.
— Ну, уж нет! Дудки! В
болото — ни ногой! — говорил я себе, вздрагивая от боли, когда моя пятка
внезапно с противным хрустом опускалась на шершавую шишку.
Когда мои ноги стали
буквально гореть от бесчисленных уколов и царапин, я сделал привал.
— Слушай, Пятница, а
давай-ка лучше рванем к горам! Там за этим лесом я видел зеленую гряду. Какая
нам разница на какой вершине сидеть? Вертолет
гляжу, эти болота и не думают расступаться.
— Хорошо! — согласилась
Пашка, и мы тут же услышали мерное урчание винтокрылой машины.
Мы вскочили и завертели
головами. Но вертолет летел, видимо, где-то в районе реки.
— Эх, были бы мы сейчас
на своей горе! — воскликнул я. — А то тут они нас и не заметят!
— Может, увидят наше
кострище и все равно приземлятся! — предположила девчонка.
— Да там и
приземлиться-то негде… Разве что на болоте…
Рокот то отдалялся, то
приближался. Похоже, спасатели кружили над рекой, прочесывая наш путь от парома
до пещеры. А может, это мне только казалось… Эхо на болотах было раскатистым
и обманчивым. А что, если это был вообще не вертолет, а реактивный самолет, проносящийся над тайгой? Я огляделся и заметил метрах в пятидесяти от нас
довольно приличную полянку:
— Паш, гляди! Рвем туда!
Разведем по-быстрому костер, может, нас и заметят!
И мы кинулись в глубь
леса.
— Уй! Ой! Йес! Йес! Йес!
Муш куейс! — выкрикивал я, наступая то на сухие шишки, то на острые иглы хвои, то треща корявыми сучьями.
Кое-как, вприпрыжку
достиг поляны. Тут действительно хорошо просматривался довольно приличный кусок
неба, по которому мирно бежали бело-снежистые облачка.
— Паш, берем хворост
быстрей! — и я кинулся к валежнику. — Только смотри, могут быть змеи!
И тут внезапная острая
боль пронзила мою ногу. Большой палец с ходу врезался во что-то тупое, жесткое
и, как мне показалось, даже раздвоился от удара!
— У-о-у-у! — взвыл я и,
хватаясь руками за ногу, покатился по земле.
— Что случилось? —
крикнула Пашка.
— Нога! Я, кажется,
разбил палец!
Девчонка отбросила уже
прихваченную охапку хвороста и кинулась ко мне. Бегло взглянув на мою ногу, она
встревожено произнесла:
— Ой, Жорка, у тебя
кровь хлещет! Потерпи, я сейчас перевяжу! — она быстро завернула подол платья и
ловко оторвала от своей длинной «ночнушки» солидный кусок материи.
— Погоди… лежи
смирно… потерпи… потерпи секундочку… — шептала она, занимаясь моей раной.
Я закусил губу и затих.
Осторожно осмотрев палец, Прасковья принялась его ловко перевязывать. Было
совсем не больно.
— Ничего страшного!
Просто рассек сильно… Наверное, напоролся на сук… — тихо говорила девчонка.
— Кость цела, вывиха нету… Ногтю, правда, досталось, но это ерунда… Все
заживет…
— Вот невезение! Надо
же, угораздило! Проклятая коряга!
— Плохо по лесу
босиком-то ходить! Муку-ейс! Так, что ль, арабы-то говорят?
— Муш куейс! — поправил
я и улыбнулся, мне сразу стало гораздо легче.
Замотав мой палец, Пашка
осмотрела мои ноги и вздохнула:
— Да ты уже весь в
синяках и царапинах! Больно, небось?
— Да ничего… Ерунда, —
отозвался я. — Терпимо еще.
— Нет, так не годится.
Вот что, дай-ка мне ножик!
— Зачем?! — удивился я.
— Давай-давай! Буду тебя
обувать.
Я подчинился, так и не
поняв замыслов девчонки. Она раскрыла ножичек и, умело им орудуя, укоротила
свое платье почти до колен. Потом раскроила этот отрез и принялась точно
портянками обматывать мои ноги.
— Ну, зачем ты?! —
возмутился я. — Платье испортила!
— Пустяки! Оно мне все
равно только мешает по лесу ходить, тоже за все сучки и коряжки цепляется…
Укутав ступни, она
попросила меня подержать концы обмоток, чтоб не распустились, а сама ловким
движением ножичка подцепила шнуровку на груди своего платья и распустила ее.
Полученными жгутиками завязала портянки, чтобы держались плотно и не
соскакивали с ног. И все это получилось у нее быстро и умело.
— Ого! Классная работа!
— воскликнул я, поднимаясь.
— Ну как? Теперь лучше?
— Еще бы! Супер! Клёвые
кроссовочки получились! Паш, да ты гений!
Девчонка улыбнулась и
поправила переставшее теперь закрываться на груди платье. И тут я спохватился: — Вертолет! Где он?!
Мы прислушались. Стояла
мертвая тишина. Даже птицы стали затихать, забившись в прохладные заросли.
Солнце начинало припекать. В лесу сразу сделалось душно и влажно.
— Эх, улетел! — выдохнул
я. — Ну-у-у… Все из-за этого сучка! — и я от злости пнул корягу ногой, забыв, что теперь я раненый.
Пришлось вновь издавать
вопль и скакать возле сосен на одной ноге.
— Ну зачем ты?!
Осторожней надо! А то опять кровь пойдет! — упрекнула меня Пашка.