Девочка Прасковья
Шрифт:
затем можешь поклониться до земли… Понял?
— Угу! — отозвался я,
внимательно следя за движениями изящных девичьих пальчиков.
— А то ведь,
представляешь, какой крест кривой получается, когда люди кладут его как попало.
Потыкают туда-сюда и все, точно гвозди вколачивают… А если проследить за
рукой, то перекладины их креста получаются дугообразные. Разве на таком кресте
мог бы висеть человек?! Это меня, помню, бабушка так делать учила.
меньше, да лучше. Ну, давай, попробуй.
Я перекрестился так, как
показывала Пашка, и с третьей попытки у меня получилось.
— Вот хорошо, молодец!
Давай теперь пей! — обрадовалась Пятница.
— Благослови, Господи! —
сказал я и не спеша перекрестился, а потом поклонился, коснувшись пальцами
пола. Прежде чем выпить отвар, тихо спросил: — Паш, а Господь меня видит? Тут и
икон-то нету…
— Господь везде видит,
где бы мы ни были! Давай пей, а то совсем остынет…
Я выдохнул и залпом
осушил всю кружку.
— Ну, как чаек? — весело
спросила девчонка.
— Супер! — отозвался я,
вытирая губы, и меня так передернуло, что Пашка невольно рассмеялась.
— Ну, вот и хорошо! —
сказала она. — Теперь пойдешь на поправку. Ложись на топчан, отдохни, а я
что-нибудь приготовлю нам поесть.
— А ты умеешь? — спросил
я с надеждой.
— Конечно! А ты разве
нет?
— Не-а! Яичницу,
пожалуй, только и зажарю, ну, и тосты делаю.
— Ну, этим особо не
наешься! — и Пашка укрыла меня шубкой.
— А дождь-то разошелся!
— вздохнула она, взглянув на окошко. — Теперь нам еще день терять.
— Ничего. Летний дождь
недолог. Завтра утром, вот только поправлюсь, взберемся на гору и станем махать
шестами, пока нас из самого Екатеринбурга не заметят!
Пятница улыбнулась и
пошла разбирать содержимое сундука. Там оказались чай, мешочек сухарей — ржаных
и пшеничных, килограмм муки в пакете, пшено, гречка, горох, перловка, макароны, сухофрукты и… немного сушеной рыбы. И все это богатство было вполне пригодным
к употреблению — не то, что мои «уральские следопыты». А на полке в жестянках
были соль, лавровый лист, сода, сахар, перец, чеснок, горчица и немного
постного масла. А вот в аптечке имелись йод, зеленка, марганцовка, бинт, вата, активированный уголь, вазелин, нашатырный спирт, капли для глаз, мазь от
комаров, лейкопластырь и несколько таблеток аспирина, анальгина и панадола.
В избушке стало тепло и
уютно. Я согрелся. В животе шла бурная возня: видно, Пашкино зелье гнало взашей
всю хворь. Я лежал, слушал шум дождя и любовался девчонкой и тем, как она ловко
и умело готовит нам завтрак, обед и ужин одновременно. Она варила кашу, жарила
оладьи, приготовляла компот. Запахи были такими, что я опасался, как бы их не
уловили медведь и сасквач.
«А ведь у нее и крошки
во рту после малины не было! — думал я. — Я хоть задал животу работенки, а она
ничего не ела уже целые сутки. И откуда еще берутся силы у этой хрупкой на вид
девчонки? Наверно, молитвы помогают…»
Потом я забылся и
задремал от слабости. Потому что вместо жаркой буржуйки, шумящих и парящих
кастрюль и шустрой девчонки, хлопочущей над ними, я увидел вдруг церковь! В
большом храме шло венчание. И, о чудо! Женихом и невестой тут были я и Пашка!
Такие нарядные! Особо Прасковья, конечно: в ослепительно белом платье с
кружевами и цветами и с длиннющей фатой. В руках у нас горели свечи — яркие, ароматные, источающие сильное тепло. Венчал нас высокий строгий светлоликий
священник — тоже весь в бело-золотых слепящих одеяниях. От него струился
сказочный свет. Рядом с нами стояли и держали над нашими головами венцы Георгий
Победоносец и прекрасная Параскева-Пятница. Я взял Пашку за руку и тихо шепнул
ей на ухо:
— Паш, прости меня, я
тебя обижал: и в башне, и на пароме, и на болоте… Подсмеивался над тобой и
над верой православной и… даже подсматривал за тобой там на острове, когда мы
купались…
Она улыбнулась и тоже
шепнула:
— А ведь ты мне тоже
сначала не понравился: такой грубый, самодовольный, наглый, гордый, надменный… Вот я и толкнула тебя тогда на лестнице…
И мы тихо рассмеялись.
Священник строго взглянул на нас и громко произнес: — Венчается раб Божий
Георгий рабе Божией Параскеве…
Я вздрогнул и проснулся.
— Проснулся? — спросила
Пашка, увидев, что я открыл глаза.
Я не ответил. Сон —
такой быстрый и странный — был у меня на уме. «Хм, к чему бы это?» — подумал я, поднимаясь.
— Давай за стол! Будем
ужинать! Уже все готово, — предложила Пятница.
Мне захотелось
рассказать сон девчонке, но постыдился. Я плюхнулся на лавку и пошутил: — А где моя большая
ложка?
Пашка усмехнулась и
действительно дала мне довольно увесистую деревянную ложку с замысловатой
росписью.
О-о-о! Какой это был
ужин! Рассыпчатая ноздреватая каша, поджаристые оладушки, сладкий ароматный
компот! Когда мы так ели в последний раз?