Девочка-тайна
Шрифт:
А потом вдруг… вышла на дорогу, поймала такси и, не объясняя причины и не сообщая куда, уехала! Таня осталась одна – в удивлении и без малейшей информации.
Глава 10
Кто-то косит под гота
Оля знала наверняка, где её искать. Почти сто процентов гарантии, что Гликерия была на заброшенном кладбище – ей нравилось в этом запустении с видом на степной простор, и она частенько гуляла тут после школы.
Такси домчало Олю быстро. Но выгребло всю наличность. Так что, если новенькой
Очень сильно – и именно сегодня – Оле хотелось обсудить с Гликерией всё, что случилось. Оля бежала к кладбищу – и сердце её билось быстро-быстро-быстро. А вдруг никого тут нет – вдруг Гликерия отправилась домой или выбрала для прогулки другое романтическое место?! Но вот, кажется, свежий след колёс. Вот чёрный скутер – брошен под можжевеловый куст. А вот… Как такое может быть? Такого ведь не может быть, не может! И зачем, зачем?..
Вообще-то, до этого мгновения Оля была уверена, что подобное в нормальной жизни не происходит. Что такой приём используется только в специально выстроенных сюжетах, то есть в книгах и фильмах – чтобы поддерживать интерес читателей и зрителей. Но оказывается – вполне. Вполне происходит иногда.
Да.
Вполне возможно оказаться в нужном месте в нужное время. И услышать всё с самого начала.
Вернее – в ненужном месте. В ненужное время. И услышать… Лучше бы не слышать. И лучше бы этого никогда не происходило! Нужно, чтобы не происходило. Да, нужно! Но оно произошло.
Они не видели Олю. Они сидели на поваленном дереве между рядом могил и полуразрушенным склепом. Сидели спиной к Оле. Которая всё слышала. Слышала, о чём они говорили.
Слышала. И слушала.
Стояла.
И слушала. Слушала.
… – Я знал, что найду тебя здесь. Я тебя чувствую, – говорил Сашка Макушев, который в данный момент должен был быть на своей тренировке. – Ты удивительная девушка, Гликерия. А сегодня ты вообще просто потрясла меня. Ты героическая личность. И ты чудо.
– Спасибо, спасибо, да не надо уж так…
– Так здорово – ты одна против всех!
– Я не против всех. Я сама по себе. Это большая разница.
– Да, да! – охотно закивал Сашка, соглашаясь. – Гликерия, ты не такая, как все! И я не такой, как все. Нас столкнула судьба. Мы…
Гликерия выставила руку вперёд и замахала ладонью.
– Эй, эй, ошибочка! Саша, я НЕ «не такая, как все»! Я такая, как я. А ты… Ну подумай: это же смешно – если все «не такие, как все», объединятся, они будут «как все они». Понимаешь? Именно поэтому я не хочу с кем-то объединяться. Мне живётся вполне хорошо. Кстати, а почему ты без Оли?
– Ну при чём здесь Оля, – махнул головой Сашка, точно отгоняя наваждение. – Послушай. Дело во мне. В нас с тобой. Гликерия, всё, что происходит, не случайно. Я сейчас в школе это понял. Я люблю тебя! Ты – моя великая любовь. Я люблю тебя со всей адской страстью своего сердца. Это потрясение, это мрак, это что-то неземное! Это…
– Погоди-погоди, что-о?!
Это Гликерия оборвала страстный монолог Макушева-Атрума. Монолог, который слушала Оля, отказываясь верить, слышать, чувствовать, жить. Потому что такого просто не могло быть.
Не могло.
Но было. Оля сама ведь всё слышала и видела.
– Ты ничего не путаешь? И никого? Я не Оля. Вы же с Олей… Оля же мне говорила, что ты…
– Да что Оля! Да, как раз вот здесь, на этом кладбище, я говорил ей о своей любви. Я вдруг понял, что такое готская любовь. Я почувствовал – здесь, здесь! И я сказал об этом Оле. Я говорил ей – но как будто тебе. Так что мне сегодня стало понятно: мои отношения с ней – это типа тренировки. Она просто девчонка. А мы с тобой – одинаковые! Я в культуре, меня приняли как равного. Я уже договорился – мы можем поехать в краевой центр на тусовку, там в клубе «Аутодафе» будет готик-бал. Мы – с тобой! Я…
– То есть ты меня любишь – и любовь твоя очень глубока, глубже самой глубокой могилы? – с пафосом воскликнула Гликерия – и Оля перестала чувствовать свои руки и ноги, такими они вдруг стали слабыми.
– Да! – вдохновлённый её словами, подтвердил Сашка. – Люблю!
– И твоя любовь сильнее смерти? Ты чувствуешь это?
– Да!
– Ты же знаешь, мир непоправимо гибнет, он раскололся – и трещина проходит по сердцу каждого гота… – не сбавляя пафоса, продолжала вскочившая с дерева Гликерия.
– У меня тоже проходит!
– А как же твоё сердце тогда может любить? – неожиданно будничным голосом поинтересовалась тут Гликерия.
Сашка запнулся.
– В общем, а ну иди-ка ты отсюда. – Оля увидела, как Гликерия усмехнулась и брезгливо одёрнула плащ, как будто к нему прилипло что-то отвратительное.
– То есть?..
– Иди отсюда со своей любовью.
– Но почему? – растерялся Сашка. – Я тебя правда люблю, Гликерия! Как только может любить гот! Всем своим печальным израненным сердцем…
– Да какой ты, к чёрту, гот! – с возмущением воскликнула Гликерия. – Так, только косишь под гота. Но это твои проблемы. Называй себя хоть готом, хоть ванильным сырком. А на самом деле ты обычный предатель.
– Я не предатель! – возмутился Сашка, чуть не плача. – Я сейчас в школе за тебя Комкову отомстил! Я его ударил. Я…
– А при чём здесь Комков? – спародировала Сашку Гликерия. – Ты всё равно предатель. Я презираю таких. На чувствах нельзя тренироваться. Со всей типа адской страстью своего типа особенного сердца.
Оля видела, как Гликерия сделала шаг в сторону, но Сашка схватил её за руки и торопливо заговорил:
– Я знаю, что нельзя! Но так получилось… Я имею право любить того, кого хочу. И люблю я – тебя!
Гликерия выдернула руки и шагнула назад.
– Не подходи ко мне даже близко. Никогда. А все эти бирюльки – сними, – махнув рукой в сторону Сашкиного египетского креста, зло проговорила она.
И зашагала прочь.
Да, Оля не стала прятаться. Да, Гликерия, а затем и Сашка увидели её. Да, лицо Сашки побледнело, а глаза Гликерии расширились до формата «манга».