Девочка-ворона
Шрифт:
…и добраться до Берлина, где я полностью выпотрошила их рюкзаки, соврав, что нас обокрали, пока я спала, а они ходили купить еще вина, как будто мы уже и так не выпили слишком много. Но они пользовались отсутствием своих благородных родителей, оставшихся дома, в Дандерюде, и зарабатывавших деньги, которые присылались нам в Германию, чтобы мы могли двигаться дальше…
Тут она понимает, о чем Виктория будет рассказывать, и вспоминает, что уже неоднократно прослушивала эту кассету. Она, наверное, раз десять слушала
…в Грецию и застрять на таможне, чтобы наши вещи обыскивали собаки, и нас подвергали личному досмотру похотливые мужики в форме, которые пялились на грудь так, будто никогда прежде груди не видели, и считали уместным использовать пластиковые перчатки, когда совали в тебя пальцы. Потом все плохое закончилось, когда мы начали пить водку, и у нас образовался провал в памяти почти на всю Италию и Францию, и мы очнулись где-то в Голландии. Тут обе эти предательницы посчитали, что с них, черт возьми, довольно, и заявили, что едут домой, тогда я оставила их на парижском Северном вокзале и отправилась в Амстердам к одному типу, который тоже стал давать волю рукам и поэтому получил цветочным горшком по голове. Было по меньшей мере справедливо стащить у него бумажник, и денег с лихвой хватило на гостиничный номер в Копенгагене, где все должно было закончиться, я собиралась навсегда заткнуть этот голос и показать, что могу решиться. Но ремень оборвался, и я оказалась на полу, лишившись зуба, и…
Вдруг она чувствует, как кто-то берет ее под руку, и вздрагивает.
Шатается, делает шаг в сторону.
Кто-то срывает с нее наушники, и на секунду воцаряется полная тишина.
Она перестает существовать, и приходит спокойствие.
Будто всплываешь на поверхность после того, как слишком глубоко нырнул, и наконец получаешь возможность наполнить легкие свежим воздухом.
Затем она слышит машины и крики и растерянно озирается.
– С вами все в порядке?
Она оборачивается, видит стену людей на тротуаре и обнаруживает, что сама стоит посреди улицы Хурнсгатан.
Устремленные на нее глаза критически ее рассматривают. Рядом с ней машина. Водитель яростно сигналит, грозит ей кулаком и срывается с места.
– Вам нужна помощь?
Голос она слышит, но не может определить, кому из людской массы он принадлежит.
Сконцентрироваться трудно.
Она поспешно идет обратно на тротуар и направляется к Мариаторгет.
Берется за диктофон, чтобы вынуть пленку и положить обратно в футляр. Нажимает на “извлечь”.
С удивлением смотрит на пустое отделение для кассеты.
Раньше, Боргместаргатан
Mambaa manyani… Mamani manyimi…
София Цеттерлунд просыпается с дикой головной болью.
Ей приснилось, что она гуляет в горах с каким-то пожилым мужчиной. Они что-то искали, но она не может вспомнить, что именно. Мужчина показал ей маленький невзрачный
Он благоухал, как целый букет роз.
Золотой корень, думает она, направляясь на кухню.
В последнее время голова у нее периодически болела, но примерно через час проходила, теперь же София чувствует, что головная боль стала перманентной.
Ее неотъемлемой частью.
Пока кофе заваривается, София перелистывает блокнот с записями из бесед с Викторией Бергман.
Она читает: БАНЯ, ПТЕНЦЫ, ТРЯПИЧНАЯ СОБАЧКА, БАБУШКА, ЩЕЛЬ, СКОТЧ, РОДОС, КОПЕНГАГЕН, ПАДЬЕЛАНТА, ЗОЛОТОЙ КОРЕНЬ.
Почему она записала именно эти слова?
Вероятно, потому что они отражали детали, показавшиеся ей важными для Виктории.
Она закуривает сигарету и листает дальше. Видит на предпоследней странице несколько новых заметок, правда, они записаны вверх ногами, как будто она начала писать с другой стороны блокнота: СЖЕЧЬ, ПОРОТЬ, ИСКАТЬ ДОБРОТЫ В ПЛОТИ…
Поначалу она не узнает почерк – неровный, детский и почти нечитабельный. Она достает из сумочки ручку и пробует написать слова другой рукой.
Понимает, что записала слова в блокнот сама, только левой рукой.
Сжечь? Пороть? Искать доброты?
София чувствует себя не в своей тарелке и сквозь головную боль слышит в голове слабое хмыканье. Она обдумывает, не пойти ли ей прогуляться. Возможно, свежий воздух поможет мыслям проясниться.
Хмыканье усиливается, и ей трудно сконцентрироваться.
С улицы сквозь оконные стекла пробиваются детские крики, и ей в нос ударяет едкий запах – запах ее собственного пота.
Она встает, чтобы включить кофеварку, но, увидев, что та уже включена, приносит из шкафа кружку, наполняет ее и возвращается к кухонному столу.
На столе уже стоят четыре чашки.
Одна из них пуста, а остальные три наполнены до краев.
София чувствует, что у нее возникают проблемы с памятью.
Она словно бы повторяет свои действия, зациклившись на одном и том же движении. Сколько же времени она уже не спит? А вообще спать ложилась?
Она пытается собраться, подумать, но ее память как будто раздваивается.
Сперва прошлое и то, что связано с Лассе и их поездкой в Нью-Йорк. А что произошло после их возвращения домой?
Воспоминания из Сьерра-Леоне столь же отчетливы, как беседы с Самуэлем, но что происходило потом?
С улицы доносится шум, и София начинает нервно расхаживать по кухне взад и вперед.
Вторая часть памяти больше напоминает застывшие картины или ощущения. Места, которые она посещала. Люди, с которыми встречалась.
Но никаких видов или лиц. Одни беглые эпизоды. Луна, похожая на лампочку, или наоборот?
София выходит в прихожую, надевает плащ и смотрится в зеркало. Синяки от рук Самуэля начали бледнеть. Она лишний раз обматывает шарф вокруг шеи, чтобы скрыть оставшиеся следы.