Девочка. Книга первая

Violator Aka Dave Gahan Admirer

Внезапно телефон Барретта завибрировал, и он, достав его из пиджака, вышел в фойе, тихо отдавая очередное короткое распоряжение.

В зале вновь воцарилась тишина, и я, все еще пытаясь разобраться в этом непростом человеке, решила расспросить о его детстве и о его родителях.

— Надеюсь, Ричарду не сильно досталось от родителей за порванный рукав ветровки?

— Нет, не досталось, — отрицательно покачал он головой, желая еще что-то сказать, но на пороге гостиной вновь появился Барретт.

— Нам пора, — бросил он Джейсону и, посмотрев на меня, добавил: — Дуглас закажет тебе ужин.

— Ричард, пусть и мисс Харт поедет с нами, — предложил Джейсон.

— Нет, нам нужно поговорить о делах, — возразил Барретт, и уже через полминуты я вновь погрузилась в

гулкую тишину пентхауса.

Поднимаясь к себе в комнату, я прокручивала в голове наш с Джейсоном разговор, и у меня то и дело вставала перед глазами картинка одиннадцатилетнего мальчишки в разорванной куртке, отчего на ум приходил образ Тома Сойера с его единственным воскресным костюмом, который назывался “тот, другой”.

Если он вырос в Бруклине, и у него была одна единственная куртка, то я вновь ошиблась в характеристике его личности: называя его “Хозяином жизни”, я почему-то была уверена, что он из богатой семьи, некой династии что ли — было в чертах его лица, несмотря на всю его жесткость, что-то от благородных кровей, некая аристократичность. “Хорошо бы посмотреть на его детские фотографии… он наверное на них… забавный…” — задумалась я, но, поймав себя на том, что улыбаюсь, я тут же отдернула себя от этих романтических мыслей.

Но образы продолжали сменять друг друга, не слушая моего разума, и перед глазами вырисовывалась следующая картинка — молодой парень в военной форме, с автоматом через плечо. Значит, все-таки у него есть какие-то моральные принципы? Не мог человек пройти спецподготовку и поступить на службу в элитные войска спецназ из материальных соображений. Тем более Джейсон рассказывал об успехе их автомастерской, а значит деньги какие-то водились, и значит решение Барретта вступить в ряды спецназа было продиктовано какими-то принципами.

Так и не разобравшись в себе и в сумбуре своих мыслей я решила лечь спать — как говорила моя мама: утро расставит все точки над “i”.

Почистив зубы и приняв душ, я задумалась над открытой сумкой, ругая себя за то, что я совсем не подумала о пижаме. Когда я собиралась, мне было не до вещей: побросала первое, что под руку попалось и особо не думала о том, что будет дальше. Можно было бы надеть в постель свой топ, но я в нем ходила весь день, и это было не гигиенично, а без белья я спать совсем не любила — дело привычки. Вспомнив, что в гардеробной Барретта я видела полки с с аккуратно сложенными майками и футболками, я на секунду задумалась и выбрала из двух зол меньшее — лучше надеть что-то из его вещей, чем ложиться спать в одних трусиках. Приняв такое решение, я направилась в его спальню и натянула одну из маек Барретта — она оказалась длинной и вполне сходила мне за пижаму. “Думаю, он и не заметит", — успокоила я себя, и вернулась в свою спальню. Закрывая глаза, я чувствовала навалившуюся за день усталость и тешила себя надеждой, что Барретт и сегодня не приедет ночевать домой.

Но спалось мне плохо — я часто ворочалась в постели, меня что-то будило, и окончательно проснувшись в два ночи, решила больше себя не мучить и почитать свою “Дженни”.

Поискав глазами книгу, я вспомнила, что оставила ее в гостиной на диване, и накинув поверх майки свою рубашку, вышла в коридор.

Но уже у перил, собираясь спуститься в зал, я резко остановилась, в тусклом сиянии ночника увидев Барретта в кресле. В первую секунду я сделала шаг назад, желая уйти, но присмотревшись, я поняла, что он спит — его глаза были закрыты, он сидел ровно, может быть только чуть опустив голову, будто о чем-то задумался, и свесив с подлокотника руку с зажатым в пальцах пустым бокалом. Прикусив щеку, я некоторое время колебалась, стоило ли мне вообще спускаться в зал за книгой, и решила вновь уйти в свою комнату, но внезапно увидела, как из его ладони начал выскальзывать пустой стакан. Еще несколько секунд, и он полетит вниз — и я, уже не думая о последствиях, понеслась к креслу, в последнюю секунду успев поймать стакан.

Зажав теплый хрусталь в пальцах, я застыла напротив спящего Барретта, и вновь поймала себя на мысли, что мне совсем не хотелось уходить. Будто вновь мои эмоции, которые тянулись

к этому человеку, и сознание, которое говорило "Беги!" были в конфронтации. Неосознанно, по наитию, я тихо опустилась на колени рядом с его креслом и стала внимательно рассматривать этого непонятного для меня мужчину. Несмотря на то, что его лицо по-прежнему оставалось жестким, я, находясь так близко от него спящего, почувствовала, что его энергетика немного изменилась — она перестала быть такой давящей, тяжелой. Я окинула взглядом его позу и улыбнулась — кисть его руки свисала с подлокотника, голова склонилась немного набок и весь его вид сейчас напоминал знаменитую фреску Сикстинской Капеллы "Сотворение Адама" Микеланджело. Не хватало в этой композиции только Бога, который бы протянул к пальцам Адама руку, давая тем самым своему творению импульс к жизни, передавая ему с этим жестом свою энергию, вдыхая в него свою силу. Я стала изучать руку Ричарда: большая ладонь, длинные пальцы, красивый овал ногтей — безупречная кисть, как у Адама. Мне также очень захотелось прикоснуться к этому произведению искусства, и я, медленно потянувшись кончиками пальцев, осторожно притронулась к его кисти — он не проснулся. Дотронулась до внешней стороны ладони — он не пошевелился. Тогда я, осмелев, обвела ноготком по контуру всю его ладонь, а завершив этот сакральный круг, погладила подушечками пальцев его костяшки, чувствуя насколько они жесткие. Но останавливаться мне совсем не хотелось, и я повела вдоль по каждому пальцу сверху вниз, до ногтя, будто мои прикосновения были легкими стекающими струйками воды. Его кожа на пальцах была немного грубоватой, но мне это нравилось, мне казалось это правильным — так и должно быть у мужчины.

Все же опасаясь его разбудить своими тайными исследованиями, я отстранила руку, но уже намереваясь встать, услышала его тихий голос:

— Верни свои руки на место.

От неожиданности я вздрогнула и резко посмотрела на него — его лицо и поза совсем не изменились, и он, так и не открывая глаз, повторил:

— Я жду.

Но я медлила — теперь уже осознавая, что он не спит, я не решалась вновь к нему прикоснуться, отчего неосознанно завела руки за спину.

Внезапно он открыл глаза, направляя взгляд в мою сторону, и я тут же почувствовала, как на меня навалилась его жесткая энергетика.

Я совсем смутилась под его взглядом, но все же опустила руку на его кисть, которую он развернул ладонью кверху. Немного осмелев, я пододвинулась поближе и начала изучать взглядом и кончиками пальцев его ладонь. Сперва мне захотелось рассмотреть его линию жизни: она была длинной, четко очерченной и глубокой, и я осторожно провела по ней ноготком. Переведя взгляд на линию ума, которая также была хорошо видна на ладони, я уделила внимание и этой черточке, устремляя вслед за ней свои пальцы. А вот с линией сердца была беда — ее просто не было, но я, мысленно дорисовав и эту колею, аккуратно провела по ней ноготком, желая ее воссоздать на его крепкой ладони. Барретт едва заметно пошевелил большим пальцем, тем самым привлекая мой взгляд к холму Венеры, который оказался упругим и сильным, а уделив ему достаточно внимания, я двинулась к холмикам у основания пальцев. В некоторых местах на бугорках кожа была более плотная и мне захотелось ее немного смягчить своими прикосновениями, отчего я обвела кончиками пальцев и эти грубоватости. Барретт уже не закрывая глаз, наблюдал за мной. Мне было немного дискомфортно под его взглядом, но изучать его ладонь было еще интереснее, и я, стараясь не обращать внимание на его стальную энергетику, провела вдоль каждой фаланги его пальцев, чувствуя подушечками шероховатость его кожи.

— Поцелуй, — внезапно тихо приказал он.

Прислушавшись к себе, я вдруг поняла, что мне хочется поцеловать этот сакральный рисунок, который я так тщательно чертила на его ладони. Я осторожно наклонилась и прикоснулась к его линии жизни, чувствуя губами жесткую ладонь.

Неожиданно он крепко обхватил большим и указательным пальцем мои скулы, и приподняв мое лицо, тихо спросил:

— Ты когда-нибудь к кому-нибудь прикасалась руками таким же образом?

— Нет, — удивилась я его вопросу.