Девочки-лунатики
Шрифт:
— Да как же это? Она ж говорила, в кино снимается. Откуда у нее ключи от бухгалтерии-то?
— Вы не волнуйтесь, она их случайно увезла, — мирно произнес Пряников. — Бывает так. А вещи она все забрала?
Бабка рассеяно развела руками и трусцой бросилась в Олесину комнату. Распахнув шкафчики, она беспомощно произнесла:
— Да вроде все на месте. И телевизор вон еёхний стоит, и музыка. Вернется, значит.
— Музыка, значит? — хмуро произнес Пряников, оглядывая закрытый ноутбук. — Да, музыка на месте… А подруги ее сюда не приходили?
— Не было. Васятка был.
— Что за Васятка?
— Дак друг еёхний. Актер. Они вместе с ним куда-то и намылились. Видать, вдвоем и уехали.
— А телефона Васятки у вас нету?
— Да откуда? Он ей на мобильный звонил, — с гордостью произнесла старуха, словно радуясь, что для нее блага цивилизации не в диковинку. — С тех пор и не объявлялся.
Помучив старуху вопросами, Пряников отбыл восвояси, злой, как черт. Съемки срывались. Учитывая, что на развратную Снегурочку специально шили костюмы, а в типографии уже был заказан макет обложки дисков, затраты были немаленькими. Актрису требовалось срочно менять, но как на грех, Олеся была маленькой, с приятными округлыми формами. Ни одна девочка со студии не смогла сравниться с ней параметрами. Спешно вызвав всех актрис, Пряников велел им померить сшитые костюмы. Более-менее наряды подошли двум девушкам. Выбрав лучшую, Пряников в авральном режиме приступил к съемкам, подгоняя группу изо всех сил злобными выкриками.
Ему не хотелось признавать, что взбрыкнувшая актрисулька беспокоит сознание куда больше, чем он хотел показать. Мысль, что Олеся рано или поздно покинет его, казалась смехотворной. Девочкам он платил, обращался с ними довольно хорошо, по его собственному мнению. Наверное, потому ни одна не уходила от Пряникова по собственной воле, разве что, потеряв свежесть, на пенсию, а уходя, рыдали и говорили, что никогда-никогда его не забудут, и это не могло не льстить его самолюбию.
Всю свою сознательную жизнь Андрей Пряников имел дело лишь с одним типом женщин: глупыми, не обремененными интеллектом, и не отягощенными глубокими моральными принципами.
Олеся, обладая всеми этими качествами, при этом была другой. И хотя как порнозвезда она в принципе оказалась довольно беспомощна, смесь невинности и порочности действовала на зрителей безотказно. Ее побег стал для Пряникова тяжким ударом. После каждого съемочного дня он напивался, ехал домой, мял каменный силикон супруги и бухался в постель лицом вниз, засыпая почти моментально. А трезвея, набирал номер беглянки, но телефон не отвечал.
Ее таинственный приятель беспокоил Андрея еще больше. В сознании Пряникова рисовался какой-то белокурый гигант, вроде стриптизера-кентавра, с лошадиным лицом, мужа когда-то популярной певицы. Неизвестный Васятка, утащивший Олесю в неизвестное далёко, делал с ней все, что хотел, и ей это, казалось, нравилось. Мысли, что она может отдаваться кому-то еще не по прихоти режиссера, а по собственной воле, доводили Пряникова до бешенства.
Через неделю Катя встретила его на пороге с кривой ухмылкой и, не говоря ни слова, поманила пальцем в гостиную, где надрывался телевизор.
— Что? — не понял Андрей. Катя ткнула наманикюренным пальцем в экран, где на белоснежной яхте стояла красавица-брюнетка в желтом платье, подставившая солнцу свое курносое лицо.
— Не понял, — прошептал Андрей, нахмурившись. Красотку сменил популярный ведущий, с энтузиазмом прокричавший в камеру:
— Добрый вечер, дорогие телезрители. Мы начинаем наш телепроект «Остров Робинзона»! С вами я, Егор Черский. Это уже восьмой сезон, и как видите, наша компания пополнилась новыми покорителей тропических джунглей…
На экране замелькали лица: солянка известных актеров и обычных людей, а потом на экране появилось знакомое лицо.
— Меня зовут Олеся Перкина, и я — актриса, — произнесла Олеся, и застенчиво улыбнулась. Замелькали какие-то эпизоды из сериала. Пряников стиснул кулаки.
— Актриса, — фыркнула Катя. — Из погорелого театра.
— Ну, шалава, я тебе устрою! — угрожающе произнес Андрей. — Будет тебе остров, остров Невезения, весь покрытый зеленью, абсолютно весь…
— Да-да, — рассмеялась Катя. — Видно в понедельник их мама родила! Вот смеху-то будет, когда все узнают…
— Угу, — мрачно сказал Андрей. — Обхохочешься!
Ожидая сигнала, Олеся сосредоточенно смотрела вперед злым взглядом, желая соперникам провалиться к дьяволу.
Племя Черепахи вдруг неожиданно вырвалось вперед, кстати, благодаря Ромке, победившему в двух состязаниях подряд, и теперь силы уравнялись. Ящерица потеряла двух самых сильных игроков, и новое испытание могло изменить положение дел. Ромка получил тотем и немедленно заважничал, тем же вечером утащив Олесю в Хижину стонов, а она, признаться не очень сопротивлялась. Краем сознания она удивлялась, как быстро с людей, попадающих в экстремальные условия, слетает шелуха благовоспитанности, манер и хорошего воспитания, уступая место алчности, подлости и первобытной жажде выжить. Бывшая «Мисс Москва» флиртовала с обычным шофером за десяток мелких крабов. Знаменитый певец подворовывал у соседей разные крохи. Солидный адвокат пресмыкался перед двадцатилетним юнцом за выловленную рыбину… И такие случаи происходили каждый день. Самым актуальным анекдотом, ежедневно рассказываемым у костра, был об умнике, захватившем с собой на необитаемый остров резиновую женщину.
— … и через два дня у него были и нож, и книга, и лодка, — уныло заканчивал рассказчик, а племя так же уныло смеялось.
Олеся смеялась вместе со всеми, хотя веселья не ощущала. Спустя неделю своего пребывания на острове, она без особых усилий стала снимать шорты, не расстегивая пуговицу. Очень хотелось посмотреться в зеркало, но даже без него она знала, что похудела просто ужасающе, и искренне не понимала, как Ромка находит в ней, обгоревшей на солнце, с вечно красным носом, что-то привлекательное. От сосущего голода, поселившегося в ней, казалось, уже навеки, Олеся потеряла сон, и по вечерам, словно мало было ежедневных испытаний, плавала в заливе до изнеможения, чтобы потом забраться под бочок к Ромке и забыться.
— Ты во сне разговариваешь, — сказал он утром, с удовольствием потягиваясь, как сытый кот.
— Я? — удивилась Олеся.
— Ну, не я же. Полночи несла какую-то ахинею.
Она похолодела, но потом, небрежным жестом проведя по его бритой голове, делано рассмеялась.
— Надо же, что голодуха с человеком делает. Никогда не разговаривала во сне. И что я говорила?
— Не знаю, бурагозила чего-то невнятное, да еще руками махала.
— А что ты мне отвечал?
Роман рассмеялся и, воспользовавшись отсутствием соседей и невнимательностью операторов, опрокинул ее на спину и забрался сверху.
— Уйди, уйди, — хохотала Олеся. — У тебя изо рта воняет.
— Можно подумать, у тебя не воняет… Давай по-быстренькому? А? По-детски?
Учуяв возню в палатке, туда бодрой трусцой рванул оператор, и Роману пришлось оторваться от Олеси с гримасой неудовольствия. Провожая ее к выходу, он звонко шлепнул по ее попке влажной от пота ладонью.
Она бы могла рассказать, что ей снились столы, уходящие в бесконечность, накрытые белоснежными скатертями, заставленные едой: громадные ломти мяса, хлеб, торты и умилительная кучка икры на слишком большом блюде. А еще пирожные, разные, с кремом, шоколадом, заварные и медовые. Во сне она бежала к пирожным, но наперерез всегда выскакивал Пряников, хохотал, выпучив глаза, и тащил за руку в койку. Во сне Олеся принимала его ласки, как само собой разумеющееся, и думала: сейчас он с меня слезет, и я поем. Но потом, оборачиваясь, она обнаруживала, что стол исчез, а она сидит верхом на Феде, глумливо улыбающемся своим порочным ртом.