Девочки-лунатики
Шрифт:
— И у нас есть победитель! — громогласно крикнул он. — Но состязание на этом не заканчивается. Мы боремся до последнего участника.
Рыдая от радости, обессилевшая Олеся опустилась на толстые стволы бамбука и, черпая ладонью воду, смыла с лица грязь. С трудом переводя дыхание, она с вялым любопытством дождалась конца состязания, без сожаления дождавшись объявления результата. Застрявшая в грязи Людмила оказалась последней и должна была покинуть остров.
— Какая ты у меня молодец, — с восхищением сказал Рома и чмокнул ее в щеку.
— Олеся, — ровным голосом произнес Егор, — на сегодняшнем этапе вы оказались лучшей. Вот ваш заслуженный приз. Скажите, что вы с ним сделаете?
«Сожру одна, — хотелось сказать Олесе. — Никому не дам даже косточки!»
Столпившиеся вокруг участники проекта смотрели на индейку с животным голодом диких павианов, только что глаза не светились. Олеся поняла, что отказ будет стоить ей дорого, и потому милостиво улыбнулась.
— Конечно же, я разделю ее со своим племенем.
— Это благородно, — кивнул Егор, а Рома, стиснувший ее плечо, тихо сказал:
— Ну и дура.
Выигранная в честной борьбе и поделенная между соплеменниками индейка не улучшила отношения к Олесе, хотя отлично пропеченную птицу смолотили минуты за две, давясь и облизывая жирные пальцы. Олесе, как победительнице, досталась ножка и изрядный кус белого мяса. Вторую ножку урвал Рома, громко и безрезультатно требуя добавки.
Пока соплеменники ели, в адрес Олеси летели только дифирамбы, закончившиеся вместе с едой. А следом за ними пришла настороженность и подозрительные взгляды. До сего момента никто не воспринимал ее всерьез. Да и как? Маленькая, худенькая, безынициативная, скрывающаяся за спиной властного и жесткого Романа. И тут, плетясь в арьергарде, с легкостью обскакала взрослых сильных мужиков. После ее победы Рома раздулся от гордости и достаточно недвусмысленно стал намекать, что власть в племени, как в деревне Малиновке, скоро вновь переменится, чем вызвал среди робинзонов скрытую агрессию. Стоило Роме и Олесе подойти к шушукающимся соплеменникам, они замолкали, как захваченные врасплох партизаны, делали многозначительные лица и расходились с независимым видом.
— Красные приходят — красные грабят, белые приходят — белые грабят, — равнодушно сказала в пространство Рита Овсова в ответ на Ромкину тираду. Несмотря на то, что певица вроде бы ни к кому не обращалась, смысл поняли все.
— Если она доживет до объединения племен, надо будет ее слить, — прошептал Рома. Олеся кивнула и мрачно подумала: при таком отношении не факт, что их самих не сольют. Но эта мысль так и не закрепилась на подкорке, усыпленная сытным ужином и мыслью, что теперь все будет хорошо.
Вечером Рома, выпросив у Черского разрешение, вновь уволок ее в Хижину стонов, хотя по идее, это она, как королева амазонок, должна была выбирать мужчину. Но в данный момент она не имела ничего против. Любвеобильный Роман был предсказуем в своей жесткости, и вполне понятен. Его тяжеловесной прямолинейности не хватало гибкости, маневренности.
В хижине, где специально для парочек были созданы относительно люксовые условия, они завалились на подстилку и первые пару минут лениво обнимались, слишком усталые даже для секса. Олеся даже подумала, что остров напоминает тюрьму. Даже для уединения надо спрашивать разрешения у надзирателя. В хижине Ромка оставался прежним, отчего сразу становилось понятно: наличие камер никак не влияет на его характер, а вот Олеся продолжала играть в ранимую девочку, не способную на поступок.
— Слушай, — произнес Рома полушепотом, — а ты думала, что будет потом?
Олеся сделала вид, что не поняла, хотя подобные мысли посещали ее частенько.
— Когда — потом?
— Ну, потом. После проекта. Я думаю в Москве остаться. Москва, — мечтательно протянул он, закинув обе руки за лысую голову, — город ба-альших возможностей. Правда?
— Правда, — подтвердила Олеся. — Если бы я не уехала, наверняка стала бы… ну, не знаю… Парикмахером, или, может, пошла бы учиться в какой-нибудь техникум, железнодорожный, например. Или стала бы, как моя одноклассница, стюардессой. Мы летели вместе сюда. Помнишь ее? Высокая такая, рыжая. А ведь она собиралась чуть ли не в Газпром идти работать, училась лучше всех, и тут — бац — стюардесса.
— Да, — вздохнул Рома. — Беда. Наверное, думала, что жизнь по-другому сложится. А в школе, наверняка, тебя гнобила, да? Нос задирала, думала, что она — белая кость, аристократия… А теперь кто она, а кто ты, правильно?
— Правильно, — ответила Олеся и вдруг помрачнела.
Несмотря на все гадкие слова в адрес Карины, она понимала, что та устроилась в жизни лучше, пусть даже ее мечта стать крупным маркетологом или финансовым аналитиком не осуществилась. Тем не менее, одноклассница твердо стояла на своих стройных ногах и в поддержке кровожадных соплеменников не нуждалась. Более того, ей не было стыдно за свою деятельность, и она не пыталась ее скрывать, в отличие от Олеси Перкиной, начинающей порноактрисы, которой даже до славы Чиччолины было расти и расти, поскольку Олеси приходят и уходят, а Чиччолина остается. И внезапно Олеся стала противна сама себе.
Чтобы задушить плюхнувшуюся на сердце жабу, она выскользнула из ставших чрезмерно свободными шорт и забралась на Романа, мгновенно сцапавшего ее за попку. Покрывая поцелуями его небритое лицо, Олеся стала опускаться все ниже, проводя влажным языком по его шее, груди и поросшей курчавой дорожке на животе, стараясь не думать о плохом.
Катастрофа произошла на вечернем подведении итогов, хотя будь Олеся попрозорливее, она бы наверняка почуяла неладное раньше. Во время дневных съемок, участников племени одного за другим отводили в сторону редакторы и о чем-то беседовали. После разговора все возвращались с ошеломленными лицами и глядели на Олесю выпученными глазами, ничего не говоря и шарахаясь от нее как от зачумленной. Роман, победивший в метании копья, куда-то пропал. Чувствуя на себе жадные шарящие взгляды, Олеся почувствовала себя одинокой, как никогда.
Роман прибыл только к вечернему состязанию, злющий, как Дьявол и немедленно потащил Олесю на побережье, подальше от людей и камер. Плюхнувшись на песок, он долго и напряженно молчал, а потом вытащил из кармана смятые бумажки и, не глядя, протянул ей.
— На, посмотри.
В его словах, произнесенных довольно тихо, было столько ярости, что у Олеси с перепугу затряслись коленки и руки. Она осторожно развернула сложенные вчетверо листки и тут же почувствовала, как в груди все оборвалось. Олеся выпустила смятые бумажки из рук, и их потащило ветром в сторону джунглей. Пронзительно-голубое небо Сиамского залива заволакивала черная туча, надвигающаяся на берег стеной дождя и яркими вспышками молний.
«Будет буря», — с тоской подумала Олеся.
— Почему ты мне не сказала? — тихо спросил Рома.
Олеся беспомощно посмотрела на него, улыбаясь растянутой умоляющей улыбкой, а потом перевела взгляд на черно-белые листки, с убойным компроматом, улетающие все дальше. Ветер с моря гнал их в сторону лагеря, и возможно, скоро островитяне увидят документальное свидетельство ее падения.
Боже, какая стыдоба… Теперь все узнают: и подруги, и знакомые и, что самое ужасное, родители. Как им в глаза смотреть? Она чувствовала легкую обиду, словно вор, пойманный на месте преступления, и бессильную злость, но что поделать? Она нисколько не сомневалась, кому обязана этим внезапным разоблачением.