Девственница
Шрифт:
После Инка, сияя глазами, спросила
Толстая я, да?
Алек ещё не мог отдышаться от блиц-любви.
Что ты, это так прекрасно! Ты стала лучше! Она строго-шутливо сказала.
Не болтай ерунды. Я тогда точеная статуэточка была, мне все это говорили, а сейчас бабища. Но я похудею, уже начала: сахар, сладкое не ем (а он ничего не привез с собой, даже о коробке конфет не подумал!), супы, гарнир да и остальное - так, пома-леньку.
Алек горячо возразил.
Тебе не надо худеть, ты не понимаешь, в чем твоя прелесть! Ин-ка засмеялась, как прежде, выставив все свои беленькие
Ты - сексуальный маньяк! Тебе нравится, когда бабы много! Вот и все. А твоя жена - худая?
– вдруг спросила она.
Алек вспомнил Наташу, сейчас как-то отдаленно, без волнения и тоски. Да, Наташа - худая, можно сказать даже, тощая, бледноко - жая, с маленькими грудями, маленькой попкой, не сексуальная по виду, но что-то в ней такое есть притягательное, что - не пой - мешь...
– Ну вот, тебе разнообразие понравилось, - поняла его молчание Инка.
– Слушай, давай, снимай пиджак, ботинки, будь как дома. Мы с тобой сейчас кофейку попьем. У папашки и выпить есть...
Она взяла на руки Лизу, которая уже с интересом смотрела на
Алека. Алеку совсем не хотелось сейчас распивать чаи и кофе, и даже водку, - ему снова хотелось быть с Инкой. Как он раньше не понимал, что толстые женщины - это сладость неимоверная?
Можно, изменим маршрут? Сначала постель, потом все что угодно: супы, пироги, пирожные... Но сначала - туда.
– Попросил он.
Она снова рассмеялась (знала, чертовка, что ей идет смех).
А Лизку я куда дену? Она ведь все понимает. Начнет плакать, что это дядя с мамой делает? Орать начнет, она же такого не ви-дела никогда!
Ну, уж и не видела, - посомневался Алек.
Инка совершенно серьезно, без тени улыбки или смешка, сказала:
Не видела. Я же тебе правду говорю, она твоя дочь. Посмотри, как на тебя похожа!
Но Алеку было не до дочери. Он не знал, как быть, - действи - тельно, при ребенке надо как-то потихоньку, что ли, незаметно...
Ну, Инуль, - взмолился он, - сделай что-нибудь. Унеси её в другую комнату, дай игрушек! Ты что, нарочно меня дразнишь? Я сверхготов.
Инка тоже возбудилась, это было видно по ней, движения стали неверными, лихорадочными, на щеках краснели пятна, глаза подер - нулись влагой...
Она чуть не плача, сказала: она орать станет одна!
Пусть орет, детям это полезно! Инка больше не возражала. Наб - рала игрушек, Лизку под мышку, и ушла в другую комнату. Так он хотел однажды, Наташу, когда она прилетела из Союза, в первый раз, и когда она испугалась.
Инка не испугается, она другая. Она - для него. Вошла Инка и стала сама сдирать с себя одежду и наконец повалилась рядом с ним. Делали они с ней все то, чего он лишен был многие годы с
Наташей. Инка позволяла и ему и себе абсолютно все. Наконец, они устали и в тишине услышали горький плач. В соседней комнате пла - кала Лизка. Тихонько и горько.
У Инки сразу изменилось лицо, она как будто даже застеснялась
Алека, накинула на себя халатик, его прикрыла простыней и умча - лась в другую комнату.
Алек рассвирепел. Эта девчонка теперь будет мешать им любить друг друга. Вошла Инка с Лизкой на руках, Лизка была зареванная и личико у неё было обиженное, а Инка ворковала.
–
Лизка повторила: па-па. А где он был?
– спросила она.
Инна, - сказал Алек серьезно, - ведь эта девочка не моя дочь.
Зачем ты ей и мне морочишь голову? Я не собираюсь её удочерять.
Он разозлился, даже желание улетучилось. Она села на постель, закурила, лицо её стало старше и заметно осунулось.
– Давай за - кончим раз и навсегда эту тему. Дочь не твоя. Но ведь я не соби - раюсь тебя тянуть в загс, записывать дочь. Ее уже записал на се - бя мой папа. Деньги мне твои не нужны, замужество тоже. Хочешь меня видеть - приходи. Но сначала позвони, телефон ты, конечно, потерял, но я тебе его дам. Отец приходит поздно и только днем в воскресенье бывает дома. Давай не будем ничего выяснять. Пока нам хорошо, - будем видеться, но не часто... Я не хочу привык - нуть к тебе.
– И, как бы закончив эту тему, спросила: ты в от пуске или в командировке?
– В отпуске, - соврал Алек. Не хоте - лось ему представать перед Инкой несчастненьким.
Ин, - сказал он примирительно, дотрагиваясь до её груди, - Инуль, ну что ты так рассвирепела? Я хочу выяснить все. Справед-ливо? По-моему, да. Я же люблю тебя, понимаешь, я это сегодня, сейчас, понял...
Он вдруг взял её руками за обе щеки, уставился глаза в глаза и медленно спросил.
– Скажи правду, Инка, это моя дочь? Я должен знать правду. Поклянись, Инка! Поклянись.
И Инка так же честно и прямо глядя ему в глаза, не сморгнув, сказала.
Клянусь. У меня до тебя полгода никого не было, Лизка твоя. Все. Но повторяю, ты ничего не должен. Только иногда, когда можешь, приезжай ко мне. Именно ко мне, а не к Лизке. Пусть она будет для тебя никто. Инка опустила голову и вроде бы заплакала, но быстро сдержала слезы.
У Алека такое творилось в душе! Он и сам не понимал, - что. И плакать вместе с ней хотелось, и страшно чего-то было, и чувс - твовал он, что начинается другая жизнь, и он не в силах этому противостоять.
Ладно, - сказал он, - давай пока не будем трогать эту тему. А вот сегодня я домой точно не поеду. Только как твой отец?
Я что-нибудь придумаю.
– Пообещала Инка, - да он в мои дела не лезет. Как хочу, так и живу. Лизку, вон, без слов принял. Как будто так и надо. На себя записал, я тебе говорила. ......От Инки он уезжать не желает. Не хочет он, как вор, любить эту женщину! А что, если посоветоваться с ней самой? Это вполне воз-можно, она ведь не Наташа, не станет из себя строить.
Инуль, - крикнул он. Мне надо с тобой серьезно поговорить.
Честно тебе все рассказать. Я хочу жить с тобой. Наташа осталась там.
– Он говорил короткими фразами, чтобы все было точно и по - нятно, не утонуло в словоблудии.
– Меня выкинули из загранки, как и отца. Но он уже устроился (пусть не думает, что он пришел к ней, как бедный родственник) не хуже. Я должен был сегодня ехать в МИД, но поехал к тебе. Так захотел. Но разводиться пока я не могу. Это повлияет на её карьеру. Я не хочу ей портить жизнь. Но она вернется, и тогда мы разведемся. Согласна ли ты жить со мной так, гражданским, как говорят, браком?