Девственники в хаки
Шрифт:
Из толпы раздался дружный смех. При этих звуках вся грязь – липкая, вязкая, ледяная слякоть, образовавшаяся в желудке Бригга после только что выпавшего там дождя пришла в движение и забурлила так, что он ощутил страх каждой клеточкой своего тела. Мятежники уже не смеялись, а кричали, и Бригг почувствовал, что развязка близка.
Ему казалось, что повстанцы вот-вот бросятся на них всей толпой, опрокинут, сомнут, затопчут, но он ошибся. Один из китайцев, вооруженный металлической пикой, вышел вперед и крикнул что-то на своем языке жидкой цепочке британских солдат.
– Капрал Брук, разоружите этого человека! – приказал Любезноу.
Бриггу показалось,
Капрал Брук, стоявший в цепи третьим слева, смертельно побледнел. Его глаза за стеклами очков мучительно вытаращились, а ноги словно примерзли к асфальту, хотя тело уже подалось вперед.
– Разоружите мятежника, капрал Брук! – повторил Любезноу.
– Сейчас, сейчас, я как раз собирался… – беспомощно пробормотал капрал и пошел навстречу человеку с пикой. Бригг проводил его взглядом и вдруг вспомнил, как месяц назад они играли в крикет. Бледный как смерть Брук, одетый в белые шорты и белую сорочку, подавал неестественно медленно и вяло. Отбивающий легко отразил бросок, с силой послав красный мяч низко над землей, и Бригг сразу почувствовал, что он катится по траве прямо к нему. Теперь он снова – будто наяву – ощутил в пальцах шероховатую поверхность мяча, пережил лихорадочную радость при виде поскользнувшегося отбивающего, испытал азартный восторг, охвативший его, когда, коротко размахнувшись, он перебросил мяч Бруку, стоявшему ближе всех к «калитке». Длинные кисти Брука без особого труда перехватили мяч с первого отскока, а отбивающий все еще барахтался футах в шестнадцати от «города». Оставалось нанести последний удар, но Брук вдруг замер, сжимая в руках бесполезный снаряд. На него словно напал столбняк, и он даже рукой не пошевелил, чтобы сбить перекладину с колышков «калитки». Так он и стоял, будто замороженный, когда счастливый и недоумевающий отбивала вскочил с земли и в два прыжка достиг безопасного «города».
«Он не может, он не может, он не может сделать еще один шаг! – проносились в мозгу Бригга пулеметные очереди морзянки. – Он забыл, как это делается. Он не знает, как ему быть!»
Брук шел вперед словно лунатик, и мятежники примолкли, настороженно наблюдая за ним. В тишине раздавались только неверные шаги капрала, да хруст невзначай попавших под каблук камешков.
За два ярда от мятежника Брук остановился и замер, направив автомат прямо в грудь нарушителю. Оба стояли совершенно неподвижно, как в почетном карауле у знамени, и ничего не предпринимали. Совсем ничего. Ну просто ничегошеньки…
Бригг знал, что происходит с Бруком, как знали это и все его товарищи. Очередной «затык» в мозгах не позволял капралу произнести ни слова, не давал ему ни забрать у мятежника заточенный металлический штырь, ни выстрелить, ни даже моргнуть, чтобы стряхнуть с глаз застилающие их слезы страха.
И мятежник тоже увидел его состояние, увидел и понял все так же быстро, как поскользнувшийся на траве отбивающий. Его рука со страшной заточенной пикой дрогнула и двинулась назад в широком замахе.
– Бру-уки! – закричал Бритт. – Бру-уки-и!… Но ничто уже не могло остановить смертельного удара. Острый железный штырь вонзился длинному худому капралу в низ живота, и он, коротко вскрикнув, стал клониться вперед, переломившись пополам, как тонкое птичье перо.
Дрисколл, появившийся со своим отделением из-за ближайшего угла, убил мятежника выстрелом в лицо,
– Ржавый гвоздь! – выкрикнул Дрисколл прямо в лицо Любезноу. – Ржавый гвоздь!
Они еще долго оставались в городе, где беспорядки возникали и успокаивались порой по десять раз на дню. Выпотрошенные грузовики и легковушки валялись на улицах, словно трупы, над которыми потрудились стервятники; полыхали новые пожары; гибли невинные и виноватые, и никто не осмеливался в одиночку ходить по широким улицам Сингапура. Солдаты из Пенглина проживали день за днем под трибунами стадиона «Золотой Мир» со страшной мыслью о капрале Бруке и о железной пике, вонзившейся ему в живот. Среди мрачной тишины, царившей в их полутемном убежище, разглагольствования Любезноу о тяготах и лишениях солдатской службы и о прекрасных парнях, которые погибали на его глазах, звучали особенно громко, и все ждали, что Дрисколл что-нибудь с этим сделает.
Каждые несколько часов они отправлялись патрулировать посыпанные пеплом улицы. Во время дождя их повсюду преследовали сырость и горький запах залитых водой головешек, а из окон и дверей уцелевших домов высовывались жители и провожали их взглядами. Иногда им случалось оказаться возле «Раффлс-отеля», и тогда они чувствовали себя намного бодрее от того, что состоятельные люди – в том числе элегантные дамы и красивые девушки – глазели на них из окон и приветственно махали руками, наивно полагая, что британская армия контролируют ситуацию. Никто из них ничего не знал ни о капрале Бруке, ни о том, как выглядит со стороны худой, как щепка, солдат с торчащим из кишок куском арматуры.
В Пенглине, насколько им было известно, все пока оставалось спокойно, и Бригг волновался только за Люси. Часть города, в которой она жила, сильно пострадала от пожаров и уличных боев, которые бушевали там в первые несколько дней. На пятые сутки пребывания в Сингапуре, Бригг, направленный в патруль в паре с Лонтри, неожиданно обнаружил, что ноги сами привели его на ту самую улицу, где снимала комнатку Люси. Не долго думая, Бригг попросил напарника подождать, а сам, прыгая через ступеньки, взлетел по лестнице к заветным дверям.
Люси открыла ему так быстро, как будто ждала его появления. Бригг буквально ввалился в ее крошечную квартирку со всеми ее игрушками и безделушками, с широкой кроватью в самом уютном и прохладном углу, с гладильной доской у стены и утюгом на ней, с шелковым витым шнуром с золотой кисточкой, подвешенным к абажуру под потолком.
Люси была в просторном китайском халате. Когда Бригг ворвался внутрь, она ничего не сказала – только схватила его за руки и просунула их под шелк халата, где кроме нее самой больше ничего не было.
– Я все время ждать тебя, Биг, – прошептала она. – Мы заниматься любовь, потому что моя не занята уже несколько дней.
С этими словами Люси прижалась щекой к грубому ремню винтовки, висевшей на плече Бригга, и он, нехотя отняв ладонь от ее маленькой теплой груди, снял оружие с плеча и прислонил к стулу, на котором, слепо глядя перед собой, сидела черная кукла-уродец.
– Нельзя, – сказал Бригг, удивляясь и огромному облегчению, которое он испытал, увидев Люси целой и невредимой, и неистовой, искренней радости, которую он ощущал, чувствуя ладонями ее живое тепло.