Девушка без репутации
Шрифт:
— А вы не можете проводить?
— Дык куда я от своей кузни денусь? Никак нельзя. Да ты не боись, иди по улочке, а там люди подскажут.
Настаивать девушка не стала. Самое сложное она уже сделала — добралась до деревни. Впрочем, долго искать Фенела не пришлось. Староста сам шагал ей навстречу, держа довольно дряхлую лошадь под уздцы.
Заметив Алесию, мужчина едва не споткнулся.
— Ты… Эта, госпожа?
— Она самая. — выдохнула Алес, крепче вцепившись в палку. Ноги уже едва держали. — У меня к тебе серьезный разговор.
Староста сморщился, и девушка
— Не в плохом смысле. Я пришла попросить совет.
Лицо Фенела разгладилось. Было видно, что последние слова пришлись ему по душе. В его взгляде появилось даже нечто покровительственно-снисходительное.
— Гляди-ка. А ведь дошла. Что ж, видимо дело и вправду важное. Ты эта, посядь пока на лавке, — он махнул рукой в сторону одной из изб. — Я токма Бурьяну к кузнецу сведу, а потом побеседуем.
Лавкой оказалась доска, прибитая к двум пням. Алес села, блаженно вытянув ноги. Как же хорошо. Уборка, попаданство, бывший супруг, — все отошло на задний план и казалось теперь совсем неважным. Ноги гудели, как трансформаторные будки, поясница ныла, но в душе было полное умиротворение. Наверное, так люди и познают дзен.
Девушка чувствовала, что готова просидеть тут хоть целый день. Подставив лицо солнцу и ни о чем не думая. Однако долго блаженствовать не пришлось. Довольно скоро вернулся староста и пригласил ее в избу.
Держался мужчина теперь куда дружелюбнее, чем в первую их встречу.
— Проходи, госпожа. Проходи. — он даже изобразил нечто вроде поклона, отворяя низкую потемневшую дверь. — И на людей наших не серчай, ну что так неприветливо намедни встретили.
— Я понимаю. От нового человека всегда непонятно чего ждать. — девушка перешагнула через порог и украдкой огляделась.
В глаза сразу же бросилась огромная печь, занимавшая едва ли не с половину комнаты. Сквозь небольшие окошки скудно проникал свет, но в целом — атмосферно. Вполне такой себе крестьянский быт.
— Вот и я говорю, — согласился Фенел, — Неизведанность всегда настораживает. Но озлобленности у наших людей нет. Разве только обиды. Да и то сказать, кто бы с нашими обидами считался? Люди мы маленькие, для высоких господ и вовсе — черви, что в земле свой век копошатся. Вы с дороги то умаялись? Отпейте водицы. — староста протянул ей ковш.
Сделав несколько глотков, девушка почувствовала, как к ней возвращаются силы. Вода действительно оказалась хорошей. Прохладная, свежая, без привкуса пыли, как в баронском доме.
— Это с нашего родника, — довольно крякнул мужчина, — Там даже лошади завсегда пьют.
Алесия поперхнулась. К животным она, конечно, относилась хорошо. Но вот пить с ними из одного ручья… С другой стороны, не забывай девочка, какой сейчас на дворе век. Люди еще не успели далеко оторваться от природы. И воду в бутылочках тут не продают.
— Оно ведь как. — Фенел допил из ковша и закинул тот в одно из ведер. — У лошади ведь натура тонкая. И из плохого места она пить не станет. Верно я говорю?
Девушка неопределенно угукнула. Свойства воды можно обсудить и в другой раз. Не для этого она сюда столько времени шла.
— Какие же обиды у ваших
— Известное дело, какие. Жизнь трудная. Жилы из себя тянем, чтобы зимой от голода не перемереть.
Алес сочувственно кивнула, торопливо соображая. Крестьяне, которых она успела увидеть, в большинстве своем были крепкими. И на умирающих от голода не походили. Но Фенел пытается надавить на жалость.
Спрашивается — для чего? Чтобы снизила налог? Оказала спонсорскую помощь деревне? Ей бы кто оказал… Однако в ее неустойчивом положении, лучше немного поддаться.
— Так плохо живете?
— А мы и не привыкли жить хорошо. — вздохнул мужчина. Только вот глаза у него были слишком умными. — Горькой пшеницей и цыплячьей крупой детей кормим, сами похлебкой из травы сыты, но подати всегда платим в срок…
Алесия кивнула, показывая, что слушает. И тут старосту прорвало. Сперва он еще пытался изображать «обиженного крестьянина», но под конец, у него даже зубы скрипели от едва сдерживаемой злости.
Как оказалось, крестьянская подать всегда собирается раз в год. Три четверти урожая с пшеничных полей отдается господину, и по два грона за каждый деревенский дом. Налог обычно взимается осенью…
Но с десяток дней назад, в деревню заявился его милость барон со свитой. И приказал, выплатить налог прямо сейчас. Потому как на его земле пшеница посеяна. А если крестьяне откажутся, то им все поля перетопчут.
Да еще на сбор денег дал всего один день. Разве слыханное дело, в такие сроки управиться? Но пришлось. Собирали всем миром, даже птицу в чужие деревни продали. А господин барон на гневе, еще и мальчонку одного плетью вытянул. Да так, что того пришлось к Альме нести. Хотя и не в ладах правобережцы с рыбниками…
Девушка смотрела на мужчину, пытаясь понять — врет, или нет? Как Карис успел бы тут побывать? Они, вон, сюда четыре дня катились. Хотя… если верхом, да без постоянных остановок…
Тогда понятно, почему он заявился к ней только через три дня, а не сразу после суда. День в пути, день на налоги и день обратно.
— Зачем вы ему платили? Это же теперь моя земля!
— Твоя земля, госпожа. Никто и не отнимает у тебя права. Только вот пшеница была посажена еще на его земле. За то мы платить обязаны. А осенью еще ты соберешь, как водится. Нам же, хоть в петлю. Вот мужики и осерчали малость. Его милость и не скрывал, кому мы должны быть благодарными за двойную подать.
— Если говоришь правду, это грабеж.
— Это закон, госпожа. Вона, когда мой дед мальчонкой был, их деревню другому хозяину передавали. Так людям тоже пришлось дважды платить. Половина семей потом от голода едва не перемерли. Да и куда нам от своих изб деваться?
Алесия сжала пальцы. Фенел, конечно, прикидывается простаком. Но должен же понимать, что ложь всегда можно проверить.
— Если это так, то этой осенью я не буду собирать налог. — девушка внимательно следила за реакцией. — Не выжимать же из вас последнее. Надеюсь, мой брат поймет, и как-нибудь меня со служанками прокормит.