Девушка и ночь
Шрифт:
– Ну как ты, малыш? – спросил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.
Я был не в состоянии отвечать.
Грузное тело Франсиса, казалось, заполняло всю квартиру, хотя его кошачья, решительная походка совсем не вязалась с неповоротливой тушей.
Франсис стал посреди комнаты и какое-то время оценивал ситуацию. Его лицо не выражало ни единого чувства, как будто он всегда знал, что этот день когда-нибудь настанет и ему было не впервой лицезреть подобную драму.
– С этой минуты я беру все в свои руки, – объявил он, глядя то на Максима, то на меня.
Думаю, только услыхав
– Здесь надо прибраться, – сказал он, обращаясь к Ахмеду, начальнику стройплощадки. – Но сперва сходи-ка и достань из грузовичка брезент.
Ахмед был бледен, в его глазах читался страх. Перед тем как исполнить указание, он, не удержавшись, спросил:
– А дальше что, хозяин?
– Замуруем его в стену, – ответил Франсис, кивнув подбородком на труп.
– Какую еще стену? – удивился Ахмед.
– В спортзале.
5. Последние дни Винки Рокуэлл
Ничто так полно не воскрешает прошлого, как запах, когда-то связанный с ним [56] .
56
Владимир Набоков. Машенька.
Наши дни, 13 мая 2017 года
– Я больше никогда не говорил с отцом на эту тему, – заверил меня Максим, закуривая сигарету.
Солнечный луч позолотил глянцевый корпус его зажигалки «Зиппо», украшенный репродукцией японской гравюры «Большая волна в Канагаве». Мы вышли из душного спортивного корпуса и направились к Орлиному гнезду, узкому, поросшему цветами карнизу, который обрамлял длинный каменный карниз, нависавший над озером.
– Я даже не знаю, в каком месте он замуровал труп, – продолжал мой друг.
– Может, сейчас самое время спросить у него, а?
– Мой отец умер этой зимой, Тома.
– Черт, очень сожалею!
В наш разговор вкралась тень Франсиса Бьянкардини. Отец Максима всегда казался мне несокрушимым. Как скала, о которую разбивались все, кто по глупости хотел взять ее приступом. Но смерть не обычный противник. В конце концов она всегда побеждает.
– Отчего он умер?
Максим глубоко затянулся, сощурившись.
– Это печальная история, – предупредил он. – Последние годы он большую часть времени проводил у себя дома в Аврелия-Парке. Помнишь, где это?
Я кивнул. Мне был хорошо известен этот роскошный квартал, уютно расположенный на взгорье над Ниццей.
– В конце года тамошние владения стали мишенью целой серии ограблений, порой довольно жестоких. Бандиты дерзко проникали на виллы, даже когда там были хозяева. Мерзавцы держали их взаперти и пытали.
– И Франсис тоже попался им под руку?
– Да. На Рождество. Хотя дома у него всегда было оружие, воспользоваться им он не успел. Налетчики мигом скрутили его и стали избивать. Он умер от сердечного приступа – не вынес пыток.
Грабежи. Одна из напастей Лазурного Берега – результат облицовки бетоном побережья, бесконечных заторов на дорогах и перенаселенности из-за неизбывного притока туристов…
– Тех, кто это сделал, арестовали?
– Угу, это была банда македонцев. Причем хорошо организованная. Кое-кого из них полицейские схватили – то ли двоих, то ли троих, и теперь они сидят за решеткой.
Я облокотился на парапет. С полукруглой ископаемой террасы открывался захватывающий вид на озеро.
– Кроме Франсиса, кто еще знает про убийство Клемана?
– Ты да я, и все, – заверил меня Максим. – А моего отца ты знаешь: он не из болтливых…
– А твой благоверный?
Он покачал головой.
– Черт, даже представить себе не могу, чтобы он узнал такое от меня. Жизнью клянусь, я никогда и ни с кем не говорил на эту тему.
– Но ведь был еще Ахмед Газуани, начальник стройплощадки.
Максим выразил сомнение:
– Он нем как рыба. Да и потом, какой ему интерес болтать про убийство, если он был его соучастником?
– Он еще жив?
– Нет. В старости у него нашли рак, и он вернулся умирать в Бизерту.
Я надел темные очки. Время близилось к полудню. Солнце, стоявшее высоко в небе, заливало Орлиное гнездо слепящим светом. Здесь, на простом деревянном балкончике, было хоть и небезопасно, зато очень красиво. Учащимся доступ сюда был заказан раз и навсегда, но, будучи сынком директора, я нарушал запреты – и теперь сохранил волшебные воспоминания о том, как вечерами мы с Винкой курили здесь, потягивая «Мандаринелло» [57] и любуясь отражавшейся в озере луной.
57
Мандариновый ликер.
– Тип, который посылает нам письма, как пить дать все про нас знает! – со злостью проговорил Максим. – Он затянулся последний раз, докурив сигарету до фильтра. – А у этого Алексиса Клемана была родня?
Генеалогическое древо несчастного учителя я знал назубок:
– Клеман был единственным сыном своих родителей, на ту пору уже стареньких. Они, наверное, тоже отдали богу душу. Во всяком случае, угроза исходит не от них.
– Тогда от кого? От Стефана Пьянелли? Он уже несколько месяцев ходит за мной по пятам. Все следит и вынюхивает, с тех пор как я ввязался в избирательную кампанию Макрона. Копается в старых делах моего отца. К тому же он написал книжку про Винку, помнишь?