Девушка и ночь

Мюссо Гийом

– А на том шкафчике было написано чье-то имя?

Он покачал головой.

– Прошло уже столько лет – немудрено, что все стерлось.

– И даже в архивах не сохранилось никаких записей, за кем были закреплены шкафчики для одежды в раздевалках?

– В то время такими вопросами никто не заморачивался, – усмехнулся Пьянелли. – В начале учебного года ученики занимали любые шкафчики: кто успел, тот первый и занял.

– А в этом конкретном случае какой был шкафчик?

– Тебе-то это зачем знать?

– Простое любопытство. Страсть всякого журналиста, сам знаешь.

– Вместе со статьей я напечатал и фотографию. У меня нет ее при себе, но это был шкафчик А-1. Первое отделение вверху слева. Тебе это что-нибудь говорит?

– Ровным счетом ничего. So long [38] , Стефан!

Я

повернулся к нему спиной и поспешил покинуть площадь до того, как закончится речь.

Между тем директриса под конец своей речи заговорила о предстоящем сломе старого спортивного корпуса и закладке первого камня «самого дерзновенного строительного проекта из всех, что осуществлялись в нашем учебном заведении». Она благодарила щедрых спонсоров, усилиями которых наконец-то будет претворен в жизнь этот проект тридцатилетней давности, ставший уже притчей во языцех и включающий в себя, в частности, «строительство корпуса, где разместятся подготовительные классы, закладку большого ландшафтного парка и возведение нового спортивного комплекса с бассейном олимпийского класса».

38

Пока! (англ.)

Если еще недавно я точно не знал, что меня ждет, то теперь все мои сомнения рассеялись. Я обманул Пьянелли. Мне было хорошо известно, кому когда-то принадлежал шкафчик, в котором обнаружили деньги.

Это был мой шкафчик.

3. То, что мы сделали

Только начиная говорить правду, люди чаще всего нуждаются в адвокате.

Пи Ди Джеймс [39]

39

Филлис Дороти Джеймс (1920–2014) – британская писательница, автор популярных детективов.

1

Спортивный корпус представлял собой железобетонный шестигранник, построенный на площадке у кромки сосняка. Туда вел наклонный въезд, как бы зажатый между высокими известняковыми, белыми как мел скалами, отражавшими ослепительный солнечный свет. Поднявшись на автостоянку, я увидел грейдер и бульдозер, которые стояли возле какой-то модульной конструкции. Это был склад, и в нем помещалась целая батарея всяких инструментов: отбойные молотки, бетоноломы, ножницы для резки металла, грейферы и ковши. Директриса говорила правду: старый спортивный корпус доживал свои последние часы. Начало строительных работ было не за горами, как и начало нашего падения.

В поисках Максима я обошел спортивный корпус кругом. Не имея с ним никакой связи, я тем не менее следил издалека за перипетиями в его жизни с подлинным увлечением и определенной гордостью. Дело Винки Рокуэлл повлияло на его судьбу иначе, чем на мою. Если тогдашние события меня морально сломили и обескуражили, то Максима они раскрепостили – избавили от душевных оков, предоставив ему свободу написать собственную историю.

После того, что мы сделали, я уже никогда не был прежним. Я жил в страхе и душевном смятении, отчего позорно провалился на экзамене по высшей математике. Летом 1993 года я уехал с Лазурного Берега в Париж и, к величайшему сожалению моих родителей, перевелся во второразрядную коммерческую школу. В столице я томился четыре года. Прогуливал каждую вторую лекцию, а вечера коротал в кафе, библиотеках и кино по соседству с кварталом Сен-Жермен-де-Пре.

На четвертом году обучения школа отправляла учащихся на полугодовую стажировку за границу. Большинство моих однокашников устроились в крупные компании, а мне пришлось довольствоваться более скромным местом: я поступил помощником к Эвелин Уоррен, интеллигентной феминистке из Нью-Йорка. Уоррен, хоть ей и было восемьдесят лет, продолжала читать лекции в университетах разных городов Соединенных Штатов. Это была яркая личность и вместе с тем властная и капризная женщина, которую раздражало все на свете. Но меня она, бог весть почему, обожала. Быть может, потому, что я не обращал внимания на ее заскоки и не поддавался ее внезапным переменам настроения. Вовсе не претендуя на роль моей приемной бабушки, она просила меня вернуться к ней на службу после того, как я окончу учебу, и помогла мне получить грин-карту. Таким образом, я проработал помощником Эвелин Уоррен до самой ее смерти и все это время проживал в одной из комнат ее огромной квартиры в Верхнем Ист-Сайде [40] .

40

Респектабельный район Манхэттена.

В свободное время – благо его у меня было вдоволь – я предавался занятию, которое меня только и успокаивало: сочинял истории. Не в силах благополучно устроить свою жизнь, я придумывал ничем не омраченные миры, где не было места терзавшим меня тревогам. Волшебные палочки существуют. Лично для меня она обрела форму шариковой ручки «бик-кристалл». За франк с полтиной вы получали доступ к инструменту, способному преображать действительность, совершенствовать ее и даже перечеркивать.

В 2000 году я опубликовал первый свой роман, который благодаря толковой раскрутке вошел в число самых продаваемых. С той поры я написал десяток книг. Писательство и реклама отнимали все мое время. Я достиг настоящего успеха, однако моя родня полагала, что писательское ремесло никак нельзя отнести к числу серьезных профессий. «А ведь когда-то я думал, что ты станешь инженером», – с присущей ему деликатностью сказал мне как-то отец. Мало-помалу мои наезды во Францию становились все реже и теперь ограничивались одной неделей, которую я отводил себе на рекламу своих книг и раздачу автографов. Со старшей сестрой и братом я почти не виделся. Мари окончила Горную школу и работала на высокой должности в Национальном управлении статистики внешней торговли. Чем она занималась, я точно не знал, хотя предполагал, что ее работу никак нельзя было назвать самой увлекательной. Что до Жерома, его можно было по праву назвать гордостью семьи: он был детским хирургом и после землетрясения 2010 года работал на Гаити – координировал деятельность «Врачей без границ».

2

А еще был Максим.

Бывший мой лучший друг, которого мне так никто и не смог заменить. Мой сердечный друг. Я знал его целую вечность: родня его отца и родственники моей матери были из одной итальянской деревни Монтальдичо, в Пьемонте. До того как мои родители получили служебное жилье в Сент-Экзе, мы с ним жили по соседству в Антибе, на дороге Сюкетт. Из окон наших домов, стоявших бок о бок, открывался широкий вид на часть акватории Средиземного моря. На лужайках перед нашими домами, разделенных лишь низенькой стенкой сухой кладки, мы с Максимом гоняли в футбол, а наши родители устраивали барбекю.

В лицее Максим, в отличие от меня, учился плохо. Нет, его нельзя было назвать законченным бездарем: это был немного инфантильный мальчуган, который больше увлекался спортом и блокбастерами, чем тонкостями «Воспитания чувств» [41] и «Манон Леско» [42] . Летом он подрабатывал уборщиком пляжа у батарей Грайон, на мысе Антиб. Помнится выглядел он потрясающе: литой торс, длинные, как у заправского серфингиста, волосы, плавки «Рип Керл», кеды «Ванс» без шнурков. Это был простодушный, немного томный блондин – живое воплощение юноши из будущих фильмов Гаса Ван Сента [43] .

41

Роман Гюстава Флобера (1821–1880), написанный в 1869 году.

42

Имеется в виду «История кавалера Де Грие и Манон Леско» – роман Антуана Франсуа Прево д’Энзиля (1697–1763), написанный в 1731 году.

43

Гас Ван Сент (р. 1952) – американский кинорежиссер и сценарист.

Максим был единственным сыном Франсиса Бьянкардини, знаменитого на всю округу подрядчика, создавшего целую империю, хоть и местного значения, в те времена, когда правила распределения частноправовых сделок были более гибкими, чем сегодня. Мы с ним были хорошо знакомы, и я знал Франсиса как человека непростого, скрытного и неоднозначного. Но в глазах других людей он выглядел толстобрюхим мужланом, с ручищами каменщика и грубыми, неотесанными манерами, частенько бросавшимся словами, которых он понабрался в кабаках и которые можно было скорее услышать от каких-нибудь правых экстремистов. А заводился он, что называется, с пол-оборота. В его прицеле неизменно маячили все, кто, по его разумению, был повинен в упадке страны: «арабьё, социалисты, шлюхи и гомики». Это был властный светловолосый самец, эдакий здоровяк обыватель, который так и не понял, что его мир давно канул в вечность.