Девушка и смерть

Архангельская Мария Владимировна

— Зови. И принеси свечей.

Когда господин шагнул в комнату, я поняла, почему он отказался назваться. Весьма разумно, кстати, знай я, кто это, и я отказалась бы пустить его на порог. Я сжала веер, который взяла, чтобы чем-то занять руки. И что теперь делать? Приказать ему убираться? А если откажется, не силой же его тогда выталкивать… Пока я колебалась, Карла сделала книксен и закрыла дверь.

— Сеньорита Баррозо, — Андрес наклонил голову.

— Сеньор ди Ногара… — сказала я.

Андрес глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду.

— Я хочу попросить у

вас прощения, сеньорита, — решительно сказал он. — Я очень сожалею о том, что наговорил вам при нашей прошлой встрече. Сам не знаю, что на меня нашло… Мои слова были грубы и несправедливы, и я надеюсь, что смогу загладить свою вину перед вами. Простите, я не должен был так говорить.

Я опустила глаза на веер, открыла и закрыла его.

— Хорошо. Ваши извинения приняты. Это всё, что вы хотели мне сказать?

— Нет. Но вы не простили меня, сеньорита.

— Возможно, когда-нибудь я смогу простить вас. Не требуйте от меня слишком многого. Но я не держу на вас зла.

— Ну, что ж, — Андрес снова вздохнул. — Я понимаю, что заслужил подобное отношение. Но, надеюсь, вы всё же не откажетесь принять мою помощь.

— Я не нуждаюсь в помощи, сеньор ди Ногара.

— А я думаю, что нуждаетесь. Причём уже давно. Хотя, быть может, вы не сознаёте в полной мере грозящую вам опасность.

— О чём вы говорите?

— Я говорю о Леонардо Файа.

Вот это и называется "как обухом по голове".

— Что?! Откуда вы… Что вы имеете в виду?

— Прошу вас, сеньорита, сядьте, — твёрдо сказал Андрес.

Я села.

— Я, как вы, должно быть, догадываетесь, давно слежу за вами, — начал Андрес, в свою очередь усевшись на стул напротив меня. — Это не значит, разумеется, что я за вами шпионю, но я часто бываю в Королевской Опере, у меня есть знакомства и в околотеатральных кругах. И там о вас ходит довольно много слухов. Вы сделали прямо-таки фантастическую карьеру, сеньорита. Ещё два года назад никто и не подозревал о вашем существовании, и вот вы уже одна из самых известных балерин в столице. В столь юном возрасте это удаётся очень немногим, и, как правило, благодаря сильному покровителю. Но никто не может похвастаться, что знает, кому вы обязаны своим успехом на сцене.

— Быть может, самой себе?

— Быть может, — согласился Андрес. — И даже не "может", а так оно и есть. Я видел вас и в "Зачарованном лесе", и в "Замке снов", и в "Источнике слёз". Вы более чем заслуживаете звания прима-балерины. Но столь быстрый взлёт… Той же Мачадо, чтобы выделиться, понадобилось лет пять, и она, в отличие от вас, не пренебрегала покровительством власть имущих. В театре одного таланта зачастую оказывается недостаточно. Вы же отвергаете все попытки к вам приблизиться, кому это знать, как не мне. При этом у меня порой возникало подозрение, что вы были не против сделать наши отношения более близкими, но всегда в последний момент словно бы пугались чего-то. Вы пугались, или вас пугали.

Он сделал паузу, но на этот раз я промолчала.

— Быть может, это недостойно, — снова заговорил Андрес, — но я попытался выяснить, нет ли у меня соперника. Я расспрашивал членов труппы, но никто не смог сказать ничего определённого. Были, впрочем,

две версии: что вашим покровителем является кто-то из членов администрации, то ли сеньор Росси, то ли сам директор, либо же — что вам покровительствую я сам. Последнее предположение в комментариях не нуждается, а вот первое… Сеньор Росси вообще отказался обсуждать со мной эту тему, и я пошёл к сеньору Эстевели. Тот отказался более откровенным, хотя его слова поначалу показались мне бредом сумасшедшего. Он заявил, что вам покровительствует дух Леонардо Файа.

Разумеется, я выразил сомнение в его словах, на что он очень серьёзно сказал мне, что, служи я в театре, никаких сомнений бы у меня не возникло. Дух Файа обитает в театре очень давно, и уже были случаи, когда он вмешивался в ход событий. Господин директор привёл мне несколько примеров, случившихся на его памяти. Музыка, которую слышат, но никто не знает её источника, онемевший рояль на прослушивании кандидатки на поступление в театр, таинственный голос, который он слышал лично, причём тот называл такие факты из биографии господина директора, каких не мог знать никто. Были и несколько подобных происшествий, связанных непосредственно с вами. Бред и совпадение, думал я, пока не вспомнил, как однажды встретил вас в странном состоянии, которое резко изменилось, когда вы узнали, что я тоже слышу звучавшую тогда музыку. Помните? Причём ни до, ни после я не слышал, чтобы кто-нибудь играл за кулисами после спектакля.

Тогда в мою душу закрались первые сомнения, хотя я ещё долго отказывался верить в реальность сказанного. Но в том, что с вами связана какая-то тайна, я убедился наверняка. Да и все, кого я расспрашивал о вас, в основном ваши коллеги по сцене, соглашались, что, похоже, у вас кто-то есть. Никто не мог сказать ничего определённого, но что-то такое в воздухе витало. Разумеется, вы можете сказать, что чьи-то неясные ощущения ничего не доказывают, и будете правы. Но недавно я убедился в справедливости своих подозрений.

— Когда же? — спросила я.

— Во время костюмированного бала в Опере. Я тогда увидел вас, но подойти так и не решился. А потом к вам подошёл герцог ди Соуза, и я оказался свидетелем вашего разговора. Я стоял на балконе над лестницей напротив, ярусом выше, и не слышал, о чём вы говорили, но ваше лицо мне было видно вполне отчётливо. И я видел, как в какой-то момент оно вдруг изменилось, и изменилось страшно. Даже нельзя сказать, что оно каким-то особым образом исказилось, но, честное слово, скажи мне кто тогда, что вы вампир, я бы поверил. Казалось, что из-под ваших губ сейчас полезут клыки, которыми вы вцепитесь герцогу в шею.

— Очень приятно, — проворчала я, вспоминая физиономию ди Соуза. Да, тогда он сбежал весьма даже поспешно…

— Простите, я понимаю, что это была не ваша гримаса. Файа ревниво оберегает вас от любого, кто может стать ему соперником. И теперь я пришёл, чтобы ещё раз в этом убедиться. Это не бред и не сумасшествие, и ваши слова уверили меня в этом окончательно.

Он замолчал. Я тоже молчала, глядя в пол и досадуя на свою оговорку. Потом решилась и подняла глаза.

— Ну, хорошо. Вы правы. Что из этого следует?