Шрифт:
Татьяна
Тольятти, 1987, март
Две молодые женщины – блондинка и брюнетка – беседовали в комнате малосемейки в микрорайоне, построенном при градообразующем автогиганте.
Автогигант давал работу, жилье, место в садике, школе.
Татьяне – приятной на вид брюнетке, лет двадцати пяти, казалось, повезло: муж Семён – автослесарь золотые руки, она – сборщик на главном конвейере.
В недавнем прошлом – профтехучилище, жили и на частной квартире, и в общежитии. Теперь малосемейка с собственным санузлом и ожидание в очереди на улучшение условий жилья.
– Ждём прибавления? – участливо спрашивали в профкоме.
Татьяна молча кивала, а на душе кошки скребли – беременность не наступала. Скоро четвертый год как замужем.
Вторая – Лариса или Лора – блондинка, небольшая, подвижная, выглядела постарше. С Татьяной сошлись на почве бездетности. Но Лора, более опытная в отношениях с противоположным полом, причину свою знала. Прерывание первой, нежелательной беременности прошло с осложнениями, потом внематочная беременность, операция, спаечная болезнь.
Лариса, частый гость гинекологического отделения и местного санатория, прибегала и к услугам нетрадиционной медицины. Гадалки, колдуны, целители, места с целебной энергетикой дополняли багаж медицинских знаний девушки.
Сегодня, пока Семён переваривал кузов легковушки, подруги собрались посудачить о своих проблемах.
Лариса принесла бутылку «Рябины на коньяке», Татьяна достала рюмки.
– Лечение опять без толку! —Лора развернула шоколадную конфету местной фабрики и продолжила: —Люди таблетки пьют, по два изделия надевают, календарь с критическими днями на стенку вешают, в опасные дни прячутся, шарахаются друг от друга, как прокаженный от чумного и всё равно залетают по два-три раза в год! – Лорик за языком не следила, непотребные слова слетали с её языка, как с помела.
– «Дочка, почему ты не беременеешь? Ой, мама, никак не могу проглотить эту гадость!» – Лорик залилась смехом, Татьяна поперхнулась.
– А я, – Татьяна плеснула в рюмки настойки, – вчера Ленку, соседку, встретила. Идёт бледная, как полотно! Я к ней: «Ты в порядке?» А она: «Я опять от гинеколога, проторенной дорожкой возвращаюсь». Я смотрю на неё, а она через боль улыбается: мол, у нас с мужем проблем нет. Можем и третьего заделать, но двоих пока хватит. И ведь она это не со зла, а так, между прочим, а мне как ножом по сердцу. Какая я жена, если зачать не могу? А возраст поджимает, поначалу даже не до детей было – успеем. А потом – стараемся, а все без толку. Врачи плечами пожимают.
Лора развернула очередную конфету и, понизив голос, спросила:
– А у тебя бывает, что во время этого… тебе так хорошо, что, забываешь, где ты, и кричишь, кричишь, а себя не слышишь и вроде как знаешь, что кричать нельзя, а тебе в этот момент просто пофиг?
Татьяна подумала, кивнула головой, хотя не могла себе такое представить.
Тут-то и Лора выдала:
– Когда мне форез с лидазой назначили, я на процедурах с одной девкой познакомилась. Она то ли якутка, то ли бурятка. Так вот… В Сибири на Ангаре есть место куда, если придёшь, то точно вскоре забеременеешь, ну конечно, если есть от кого.
Лариска достала газетную вырезку: «подклей в нашу тетрадь». Подруги нещадно резали подшивки газет и журналов, собирая вырезки о местах, способствующих зачатию, записывали рецепты трав и снадобий.
После третьей рюмки они уже обсудили план путешествия. Осталось только поставить мужей в известность.
Лариска ушла. Татьяна, присев на табуретку, задумалась. Если бы художник мгновенно нарисовал её портрет, лицо вышло бы красивым, но написанным какими-то тусклыми красками.
Можно сказать по-другому – портрет хорош. Но картине нужна другая рамка и правильное освещение.
Семён казался человеком серьезным, основательным. Получил профессию, отслужил. После армии взяли на завод. Приметил складную девчонку из училища, когда та практику проходила. Работа, заработок, семья и целая жизнь впереди.
А теперь, что её ждёт?
«А как если уйдет? Что родителям скажешь? И не осудишь».
А воображение ей так и подсказывало, что муж может уйти.
В выходной, бывало, подойдёт к окну – детишки в песочнице играют. Посмотрит на Таньку чужим взглядом и в гараж до вечера. Еда у Тани, правда, всегда на такой случай приготовлена.
Семён не только ремонтировал и правил машины своим клиентам, но и приторговывал запчастями: зарабатывать он умел.
Татьяна видела, что подозрительные людишки крутились возле него. Может, были бы дети, он бы больше проводил время дома.
Вот и сегодня вернулся ближе к полуночи. Душ, ужин.
Собрала посуду, помыла. Муж уже спал.
От Семена пахло спиртным. Татьяна открыла единственное окно.
Городской воздух, чуть разбавленный ветерком с реки, принес немного свежести в комнату.
Вдалеке темнел постройками и цехами Автогигант. На диване храпел Семён.
Татьяна открыла маленький «Полюс». Плов с курицей, бутербродное масло на первой полке, борщ на второй, сало в морозильнике.
Кофейный напиток на столе. Обдирный черный и без названия белый х/з №7 (что значит «хлебозавод», а не то, что можно подумать) в хлебнице. Татьяна закрыла холодильник и прикрыла окно. Посторонний запах женского парфюма завихрением отделился от облачка спиртного «амбре», висящего над спящим мужем и вопросом повис возле трехрожковой люстры.
Вот оно что!
На крошечной антресоли показывала бок из красного дерматина подаренная кем-то из соседей разобранная детская коляска.
Завтра на работу.
Конвейер – дверь, обшивка, пистолет, пистоны. Дверь, обшивка, пистолет, пистоны.
И дверь – всегда правая и всегда задняя!!
Отпуск в начале сентября.
Куйбышев, 1987, сентябрь
Поезд дальнего следования стоял на первом пути, готовый выдать незамысловатую чечетку своми колесными парами, а Лариски, которая гостила в Куйбышеве несколько дней у свекрови, всё не было. Проводник стоял в дверях вагона и посматривал на часы. Татьяна тревожно всматривалась в выходящих из вокзала на перрон.