Девушка из кошмаров
Шрифт:
Томас. Я вижу его, и, если присмотреться, то окно расширяется, стоит только, не мигая, всматриваться в него. Оно тут же начинает показывать остальную часть комнаты. Порезы членов Ордена все еще кровоточат, медленно стекая на пол. Наши тела тоже там, мое и Джестин, свернулись калачиками, когда падали.
— Мы по другую сторону зеркала, — сообщаю я.
— Если так можно выразиться. Но в действительности, мы все еще там. Живы. Единственное, что мы можем ощущать физически, так это атаме.
Я опускаю взгляд. Он уже покоится в моей руке, но крови на лезвии нету. Я сжимаю его сильнее, но это действие вызывает в воздухе лишь волны эмоций. Знакомство
— Вставай, сейчас же, — Джестин поднимается на ноги.
Она намного больше заслоняет собой пространство, чем все остальное, протягивает руку, а позади нее зависает бесконечно-черное небо. Без звезд. Без границ.
— Откуда ты все это знаешь? — спрашиваю я, поднимаясь без ее помощи.
Где бы мы ни были, здесь никто не может запретить иметь свою точку зрения. Появляется такое чувство, словно я могу видеть только в нескольких футах от себя во всех направлениях. Здесь нет света. По крайней мере, не тот источник света, который мы могли бы распознать. Все очень просто. Все, что здесь находится, так это плоский камень и вырезанные из скальной породы стены, наполненные чем-то серым или черным.
— Орден вел записи о том, как они искали металл для атаме. Некоторые из них были утеряны, а то, что осталось, не внушает доверия, но я изучила их все до единого листочка.
— Ты попробуешь оставить меня здесь, Джестин?
Она мельком смотрит вниз, затем по сторонам. Позади нее я ничего не вижу, но, если обернусь и увижу Томаса, она так же поступит, чтобы встретится взглядом с Берком. Он ведь ее якорь-привязка.
— Если ты здесь умрешь, значит, это твое место.
— Да кому вообще может оно подойти?
— Я здесь не для того, чтобы помогать вытаскивать твою девчонку. У меня другая цель.
Я сильнее сжимаю в руке атаме. По крайней мере, Анна уже «девушка», а не «мертвая убийца».
— Сколько у нас времени? — спрашиваю я.
— Не понятно, — Джестин пожимает плечами. — Сложно сказать. Здесь время идет по-другому. Может, даже его и нет. Здесь нет никаких правил. Я не ношу часов, но, если бы они у меня были, мне было бы страшно на них смотреть. Руки, вероятно, жили бы своей жизнью. Сколько времени, ты думаешь, прошло с тех пор, как мы пустили себе кровь?
— Это имеет значение? Я был неправ, да?
Она улыбается:
— Точно.
Я оглядываюсь вокруг. Куда не кинь взгляд, все выглядит одинаковым. Еще более странным кажется тот факт, что, лежа там, на полу, умирая, я не испытываю желания куда-нибудь срочно мчаться. Я бы мог стоять на том же самом месте и пассивно выглядывать Анну, пока не стало бы слишком поздно, пока мое тело не отвезли бы домой и не похоронили. Усилием воли я переставляю ногами. В этом месте мне понадобится вся моя сила воли.
Когда я ступаю, то резко натыкаюсь ногами на камень, словно на мне нет обуви. Видимо, ботинки сопротивляются моей дерьмовой походке.
— Это бессмысленно, — говорю. — Ее нигде нет. Нет такого места здесь, чтобы отыскать ее. Кругом всего лишь пространство.
— Если ищешь ее, тогда заверни за угол и увидишь сам, — отвечает Джестин.
— Здесь нет никаких углов.
— Они есть везде.
— Ненавижу тебя, — я выгибаю брови, а она улыбается.
Она тоже смотрит на меня, при этом глаза ее отчаянно перескакивают из стороны в сторону. Я напоминаю себе, что ее выбрал Орден и что это их вина, а не ее, что та лежит по ту сторону, истекая кровью. Должно быть, она напугана и, оказывается, намного лучше любого гида, которого мне когда-либо предлагали.
Перед нами сразу возникают черные, пористо-каменные стены, через которые просачивается вода, как через рыхлую почву дороги, ведущую к Тандер-Бей. Поворачиваю головой то влево, то вправо, и везде вырастают точно такие же стены. Они протягиваются на километры вперед, создавая впечатление, что мы в лабиринте. Кроме того, мы никогда прежде не были в таком месте. Я резко оборачиваюсь в сторону Томаса. Он стоит все еще там, мой якорь. Что же делать? Продолжать двигаться вперед или повернуть назад? Правильно ли я поступаю? На мои вопросы его лицо никак не реагирует. Его глаза прикованы к моему телу, наблюдая, как кровь расползается на моей футболке.
Мы проходим мимо чего-то, лежащего на земле. Это туша, над которой деловито поработали жуки. Её мех когда-то был белым, но, при наличии четырех лап, она может оказаться кем угодно. Возможно, это собака или кошка. А может, и вовсе мелкий теленок. Мы молча проходим мимо, но я продолжаю внимательно осматривать кожу. Впрочем, это не имеет смысла. Это не то место, где нужно искать Анну.
— Что это значит? — спрашивает Джестин, указывая на стену впереди.
Это вроде и не стена, а какая-то конструкция из известняка, белая и разъеденная, находящаяся слишком низко, чтобы на нее забраться. На ней жидкой черной краской значилось следующее: МАРИНЕТ-СУХИЕ РУКИ [62] . Рядом с надписью что-то похожее на набросок почерневших костей предплечья и пальцев, а также толстого черного креста. Не знаю, что это может означать, но подозреваю, что Морфан в курсе.
62
Маринет — сухие руки — самый опасный, жестокий и непредсказуемый бог Вуду. Она — само воплощение зла. Повелевает оборотнями. Является одной из самых великих волшебниц. И которую чтили, потому что боялись.
— Нам не следует идти этим путём, — сообщаю я.
— Но это единственный путь, — пожимает плечами Джестин.
Внезапно стена перед нами меняется: ее пористо-влажная каменистая сторона превращается в бесцветный камень. Когда мы подходим чуть ближе, я моргаю, и она становится полностью прозрачной, как толстый пыльный хрусталь или стекло. В центре я замечаю бледную массу, которая либо замерзла, либо попала в ловушку. Я протираю камень рукой, ощущая на ладони гранулы пыли, а затем натыкаюсь на два широко-распахнутых глаза, пожелтевших и полных ненависти. Я очищаю стекло еще ниже и замечаю, что его белая рубашка все еще запятнана кровью его жены. Вдовий мысок этого трупа в беспорядке подвешен в скале. Это Питер Карвер. Первый в моей жизни призрак, которого я уничтожил.
— Что это? — спрашивает Джестин.
— Обычное чучело, — отвечаю я.
— Из твоего прошлого или ее?
— Моего.
Я пялюсь на его замерзшее лицо и вспоминаю, как он преследовал меня, как повалил на пол, скользя по мне своим животом, не прекращая без толку пинать ногами. Стекло дает трещину.
— Не бойся, — произносит Джестин. — Как ты и сказал, оно всего лишь чучело. Но твое.
Трещина хоть и крошечная, но становится все длиннее. Пока я наблюдаю за ней, она поднимается вверх, приближаясь к кровавому пятну на рубашке, а затем взрывается, словно от удара молнии.