Девушка, мент и бандит

Седов Б. К.

Мокрый, который сейчас смотрел на нее как кот на мышь, наведался к ней с двумя приятелями. Разговор не был слишком длинным. Валентине пригрозили, немного придушили подушкой, но так, что никаких следов на лице и на теле женщины не осталось.

–  Если будешь себя хорошо вести, сука, твои малолетние ублюдки и школу закончат, и до старости доживут, - вкрадчиво объяснял ей Мокрый, пока двое дружков срывали с Валентины платье, - а если лишнее болтать станешь, то мы не только сейчас тебя оттрахаем, а каждый день будем в гости приходить.

Валентина была в ужасе, но ее так и не изнасиловали, потому что Мокрому

нужно было всего лишь напугать ее. И это ему удалось.

Конечно же, Валентина видела все.Конечно же, она всех узнала - Червонца, Бастинду, Мокрого и четвертого из их компании, но…В коридоре суда к ней неторопливо подошел угрюмый мужик в кожаной куртке и, прищурившись, поинтересовался:– Как детишки, здоровы ли?И, усмехнувшись, отошел в сторону.Валентина похолодела и, чувствуя, как страх запускает когти в ее сердце, бессильно посмотрела на его широкую спину.Двое детей - Маша и Антоша - были для нее дороже всех правд и истин, и она знала, что ради них пойдет на что угодно - на ложь, на предательство, а если будет нужно - то и на убийство.

Поэтому, хоть и хотелось ей закричать на весь зал: "Да, я видела, как этот подонок застрелил беззащитного музыканта", она потупила взор и невнятно сказала:

–  Я не уверена…

–  Говорите громче, - прервала ее судья, - суду вас не слышно.

Валентина кашлянула, прочищая пересохшее горло и, собравшись с духом, громко и четко ответила:

–  Действительно, во время выстрела я была в стороне от сцены, у выхода в фойе. Поэтому я не могу с полной уверенностью сказать, что этот человек, - она кивнула на Червонца, - специально целился в Макс… в пострадавшего.

Услышав это, Лина почувствовала, как кровь ударила ей в голову.

Она прекрасно знала Валентину, они часто виделись в кафе, и вот теперь Валентина показала себя совсем с другой стороны… Лина закрыла лицо руками и окончательно поняла, что это судебное заседание - просто фарс, а ее надежды на правосудие наивны и смешны.

–  Вы уверены, что не видели момента выстрела?
– переспросила судья, внимательно посмотрев на Валентину.

Но все силы Валентины ушли на то, чтобы твердо солгать, и, ощутив вдруг внезапную слабость, охватившую ее, она тихо ответила дрогнувшим голосом:

–  Да. В зале было темно, накурено. Я не уверена…

–  Так он целился в пострадавшего или нет?
– наседала судья, подавшись вперед.

–  Я не знаю, - с мукой в голосе выкрикнула Валентина и разрыдалась.

По залу пронесся тихий ропот, бабульки зашуршали, а со стороны фракции братков донесся тихий смех.

Мокрый, указывая толстым кривым пальцем на запуганную женщину, усмехнулся и громко сказал:

–  Да она сквозь свои окуляры вообще ни хрена не видит!

–  Требую тишины, - судья изобразила на лице глубокое возмущение и громко постучала по столу костяшками пальцев, - свидетель, можете ли вы со всей уверенностью утверждать, что гражданин Соцкий намеренно стрелял в пианиста на сцене?

–  Нет, - сквозь слезы выдохнула бледная администраторша.

–  Хорошо, - удовлетворенно кивнула судья.
– Вы свободны.

Покопавшись в бумагах, она обратилась к секретарю:

–  Пригласите свидетеля Ставрогина.

В зал с независимым видом вошел тот самый мужик, который несколько минут назад насмерть перепугал Валентину, поинтересовавшись здоровьем ее детей.

Братки довольно заулыбались, увидев нужного свидетеля.

Червонец, непринужденно сидевший в своей клетке, приветливо махнул рукой, а мужик подмигнул ему в ответ.

С "галерки", облюбованной судебными бабушками, послышались недовольные голоса. Бабушки почуяли, что крови не будет, а это делало судебный спектакль неинтересным. Если бы дело происходило пару тысяч лет назад на арене Колизея, они, конечно, тут же вскочили бы с мест и стали тыкать большими пальцами в землю, но, во-первых, здесь это было неуместно, а во-вторых - Колизей для них был всего лишь кинотеатром.

Мужчина уверенно занял свидетельское место и начал давать показания. Было видно, что пребывание в зале суда не является для него чем-то из ряда вон выходящим, и он чувствовал себя совершенно в своей тарелке.

–  Да… - сказал он, с сочувствием посмотрев на Червонца, - да. Я хорошо запомнил этих музыкантов. Мы пришли отдохнуть, музыку послушать реальную, а на нас наезжать стали. Типа, мы мешаем. Лабухи… музыканты эти, они плохо играли, ерунду какую-то. Они и вообще-то толком играть не умеют. Пианист чуть со стула не падал - пьяный был в стельку. А когда Червонец… гражданин Соцкий попросил его исполнить песню для братвы… для близких друзей - "А мне шконка милей, чем перина…", этот, как его… во - клавишник! Матом покрыл и в ж… задний проход послал, а потом ударить мегафо… микрофоном хотел по жба… по голове. Замахнулся, а Черво… гражданин Соцкий увернулся. У него из кармана ствол… ну, пистолет на пол выпал. Он ствол поднял. Тут его кто-то из лабухов за руку схватил. Он случайно и выстрелил. Ну, и попал…

Судьи, изо всех сил стараясь сохранять на лицах беспристрастное выражение, выслушали все показания свидетелей обвинения и защиты. Показания свидетелей обвинения были путаными, противоречивыми и сомнительными, а у защиты находились новые и новые свидетели, которые абсолютно четко видели, как все было.

Выслушал суд также выступления обвинителя и защитника.

Купленный прокурор предлагал, не сильно, впрочем, настаивая, чтобы Червонца осудить по статье за убийство, совершенное в состоянии аффекта. Мол, заслушанные показания свидетельствуют, что стрелял все же гражданин Соцкий. Но надо отнестись к нему со снисхождением, ведь он разволновался от оскорблений со стороны музыкантов и под непосредственной угрозой физической расправы над ним.

Купленный адвокат, основываясь на тех же показаниях свидетелей, уверял, что случившееся можно квалифицировать не как убийство, а как причинение смерти по неосторожности. И просил о снисхождении к подзащитному, принимая во внимание его хорошее поведение, готовность сотрудничать со следствием, безупречное прошлое и трудное детство.

Со стороны могло показаться, что идет упорная борьба между сторонами, но на деле по обеим статьям срок ограничения или лишения свободы за совершенное деяние не превышал трех лет и допускал возможность условного осуждения.