Девушка на качелях
Шрифт:
И ведь именно сегодня это произошло, когда Агния встретилась со своей бывшей ученицей, когда испытала столько радости, счастья… Выходит, заплатила за них. Агния попыталась вспомнить в мельчайших деталях, что тогда произошло в метро – чьи лица промелькнули, когда она входила в вестибюль, протискивалась через турникет, что видела, вцепившись в поручень эскалатора одной рукой, а другой прижимая к себе сумку с ноутбуком? Но ничего не смогла вспомнить. Обычные лица, обычные люди. Отец скажет, что она опять все прошляпила. «Тебе бы голову стали отпиливать – ты и то бы не сразу заметила!» – вот что он
«О господи… папа! Сейчас же придет папа, а у меня еще ничего не готово!» – спохватилась Агния.
Она подбежала к окну и сквозь слезы увидела машину отца на дворовой автостоянке. Он только что приехал. Агния смахнула слезы… Отец в этот момент как раз вылез из своего «Лексуса».
Издали Борис Николаевич Морозов, отец Агнии, казался совсем молодым, несмотря на значительно поседевшую шевелюру. Стать, движения, четкая и чуть развязная походка были свойственны скорее тридцатилетнему, чем мужчине пятидесяти девяти лет. Отец даже в самые лютые холода не носил головных уборов, полушубков, тяжелых сапог, утепленных мехом. Только демисезонное пальто из черного кашемира, длинное, на шелковой подкладке, пошитое в Италии, всегда нараспашку, со свободно висящими полами. Осенние туфли. Символическое кашне еще – дорогое, стильное. Отец – пижон и мачо!
Отец был сильным человеком и окружавших его людей хотел видеть тоже сильными, собранными. Он бесился, когда дочь плакала, поэтому Агния при нем старалась не раскисать.
Через пять минут хлопнула входная дверь.
– Агуша, ты здесь? – весело и бодро закричал отец. – Я пришел!
Агния постаралась успокоиться, но у нее ничего не получилось – слезы так и текли из глаз.
– Агуша, ты привезла мой ноутбук? Его починили? Ты проверила? – Отец вошел на кухню. – А, вот ты где… Я, кстати, ужинать не буду, мы с Полиной идем в ресторан. В театр, а потом в ресторан, – уточнил он и насторожился: – Э, да что с тобой?
Быстрым шагом Борис Николаевич приблизился к дочери, заглянул ей в лицо:
– Ты чего ревешь?
– Папа… Папа, случилась ужасная вещь… Вот! – Агния перекинула оставшиеся волосы вперед, себе на грудь.
– Что? Что ты мне показываешь? – с недоумением, настороженно спросил отец.
– Мне в метро отрезали волосы! – скороговоркой выдавила из себя Агния и с новой силой залилась слезами.
– Да-а?! – Отец помолчал. – Охренеть. Кто?
– Я не знаю…
– Как – не знаю?
– Я не видела! Это было на эскалаторе… Я даже ничего не почувствовала… Только дома увидела!
– Тебе отрезали волосы, а ты ничего не почувствовала? – отчетливо произнес отец, глядя дочери в глаза. – Ты что, под наркозом была?
– Нет. Но… Так, как будто задели случайно… я привыкла, что цепляюсь за все волосами, думала, что и сейчас ничего особенного, а пришла домой, и…
У отца было то самое выражение лица, которого Агния боялась больше всего, – гневное. В бешенстве отец был страшен – орал так, что стены тряслись. На дочь он никогда не поднимал руку, но Агния несколько раз видела, как отец ввязывался в драку.
Чаще всего мордобой начинался во время дорожных происшествий. Отец прекрасно
Еще был случай – отец вцепился в какого-то малолетнего хулигана, демонстративно бросившего обертку от мороженого посреди улицы. Не бил, но ткнул того лицом в грязь под ногами – знай, мол, щенок, как гадить в общественном месте. Особенно же Агнии запомнился эпизод с молодым человеком, вздумавшим оскорбить Полину. Тогда дело чуть не дошло до травмпункта… К счастью, юноша сообразил вовремя извиниться.
Отец нападал на своих противников с такой яростью, так стремительно, с таким праведным гневом в глазах (как будто даже смерть не могла отвратить его от расправы с очередным «уродом»), что всегда выходил из потасовки победителем. К тому же внешний вид отца – лощеный и холеный – навевал мысли, что он, верно, из тех, кому закон не писан. Это было ошибочное впечатление – отцу, юристу по образованию, закон как раз и был писан…
Но таков уж был у Бориса Николаевича темперамент… Правда, на работе, общаясь с клиентами, он оставался безупречно вежлив. Но это с клиентами…
Поэтому Агния боялась лишний раз вызвать гнев отца. Да, он никогда не бил ее, а вдруг сейчас ударит? Или нет, не ударит даже, а убьет, доведенный до последней черты тупостью Агнии…
– Агния, ты спятила? – процедил отец. – Тебе косу пилили, а ты что – так ничего и не поняла? Что за бред?!
– У меня не коса была… У меня хвост… «греческий»… ты его еще связкой сарделек называешь! Ножницами, наверное, щелкнули – и… Я только дома заметила! – икая и всхлипывая, с трудом прошептала Агния.
– Уроды… – тихим и страшным голосом произнес Борис Николаевич. – И что, ничего никто не заметил? Люди ж вокруг…
– Нет. Никто. Ничего.
– Одевайся. Пойдем. Быстро, я сказал!
– Куда? – совсем ошалела Агния.
– В милицию, куда. Заявление напишешь. Пусть ищут гада.
– Папа… Папа, нет! – в ужасе закричала Агния. – Я никуда не пойду! Все равно же не найдут!
– Если не искать, то и не найдут!!! Я сказал – одевайся, пошли!
Выносить свое горе на люди Агнии совершенно не хотелось. Не то чтобы она не верила в справедливость… Она не верила в то, что ей станет легче, даже если виновного найдут и накажут. Она не хотела свидетелей своего несчастья. Не хотела расспросов, не хотела внимания к своей персоне… Проще было умереть, чем куда-то пойти, кому-то пожаловаться – чужому, циничному, равнодушному.
– Папа!
Глаза отца стали совсем белыми от гнева. И в этот момент спасительной трелью прозвучал звонок домофона. Секунда, другая… Выражение лица Бориса Николаевича вновь стало нормальным. Он стремительно, впечатывая каблуки в кафель, вышел с кухни.
Агния перевела дыхание. Насколько отец был вспыльчивым, настолько же и легко после этого отходил.
– Да, – услышала его голос Агния. – Нет. Нет, хрен с ней, с этой Лидией Трофимовной… Пошли ее, Эдик, куда подальше. Без ее подписи обойдемся. Да, вот что… зайди. Нет, не поэтому… Зайди. Все, жду.