Девушка с хутора
Шрифт:
— Еще как! Скоро совсем просохнет. Люди уже сеют.
— Да... Раздевайся.
Нюра сняла пальто, и они из прихожей вошли в гостиную. Там было много ковров и на полу и на стенах. Это лелин отец, есаул Дацко, привез с турецкого фронта. Над диваном висели старинные кремневые ружья, кривые запорожские сабли, а в углу на этажерке лежали германская каска и несколько осколков от снарядов.
— А мне папа вот что привез,—Леля достала из коробочки бирюзовую брошку и, подойдя к высокому зеркалу, приколола ее к груди. Нюра стала рядом, увидела
«Куколка, — с завистью подумала Нюра и посмотрела на свое уже не новое, вишневого цвета, форменное платье, на свой простенький белый передник. Потом посмотрела на себя, на свое смуглое лицо, на прямые упрямые брови и улыбнулась. В зеркале заблестели ровные белые зубы.
— Ты хорошенькая.—снисходительно сказала Леля.
— Ну уж и хорошенькая. Как цыганка...
— Что будем делать?
— Что хочешь.
Они уселись, сыграли раза два в «дурачки».
— Скучно... — Леля зевнула. — Давай лучше разговаривать.
Нюра подумала и небрежно бросила:
— Мишка такой кабан...
— А что?
— Так... Вообще... Встретился и говорит; «Здрасьте», а я преспокойно отвернулась, прошла и ни-че-го не ответила.
— Очень нужно хлопцам кланяться. Они такие насмешники...
Леля встала и снова подошла к зеркалу. Любуясь собой, сказала:
— Мишка говорит: «Если явятся большевики...»
— А явятся?—насторожилась Нюра.—Слушай, Лелька, ты как думаешь? Говорят, они...
— Погоди. Стучат, кажется.
Леля выбежала из комнаты, и вскоре Нюра услышала смех, поцелуи, знакомые голоса.
«Принесло...» — с досадой подумала она.
Вошла Леля и с ней ее подруги Рая н Симочка.
— И ты, Нюра, здесь?—«равнодушно спросила Рая.
У Раи были две русые косы, щеки, как наливные яблоки, и маленький пухлый ротик; ее отец, священник, называл ее дома «Кругляша». Иногда так называли ее и подруги, а мальчишки на улице кричали ей вслед: «Кавун!»
Огненно-рыжая Симочка была худая, не по летам высокая, с острыми узкими плечами, длинноносая и близорукая. Разговаривая, она как-то странно вытягивала шею и щурилась.
— Девочки, вы что делали? — спросила Симочка.
— Так, ничего-,—ответила Леля.—Знаете что? Давайте что-нибудь придумаем. Хотите танцевать? Рая, играй.
Рая села за пианино. Ее короткие пухлые пальцы неуклюже уперлись в клавиши. Она забарабанила вальс. Симочка подхватила Лелю, и они закружились по комнате. Нюра сидела в углу и недружелюбно посматривала на танцующих. Не любила она ни Раю, ни Симочку: уж очень Леля дружила с ними.
Рая отбарабанила вальс и встала.
— Девочки,—обратилась Леля к подругам,—расскажите что-нибудь интересное. Рая, ты всегда знаешь все новости.
— Новости, новости, вот вам и новости! И у нас в станице завелись большевики. Папа уже приказал сторожу получше смотреть за церковью. Вы знаете? В одном городе, в России, большевики подожгли часовню. Она горела, горела, а к утру снова сделалась, как новенькая.
— А я не пойму, что это за большевики,—и Симочка развела длинными руками.—Я папу спрашиваю, а он мне ничего не отвечает: все равно, говорит, не поймешь. Но я слышала, как он говорил одному человеку, что из-за них ни мяса, ни сахару, ничего нет. И потом как-будто было такое распоряжение или приказ что ли... ну, не знаю... одним словом, в газетах писали, что один генерал собрал всех офицеров, сделал их солдатами и что у него теперь страшно много войска, и он всех усмиряет.
— Та-ра-ра, тра-та-та. Наговорила!—усмехнулась Нюра.— Как полную миску вареников наложила. Ничего ты не знаешь.
— А ты?
— А я же не тарахчу, как разбитая тачанка. Сижу и молчу.
— И молчи себе на здоровье.
— Не ссорьтесь,—остановила их Леля.—Папа мой только что вернулся из города, а там все известно. Казаки на Кубань большевиков ни за что не пустят. А вообще лучше будем играть во что-нибудь. Давайте нарядимся офицерами.
— Ой!—Рая, сложив руки ладошка к ладошке, прижала их к груди. — Только во что нарядимся?..
— Идемте за мной. Не бойтесь, наших никого нет.
Довольная своей выдумкой, Леля потащила подруг в другую комнату. Там распахнула гардероб.
— Берите. Вот шаровары, вот бешметы, папахи, черкески, сапоги...
С шумом и хохотом принялись они примерять на себя мужское платье. Его хватило на всех. Тут была одежда и лелиного отца—станичного атамана, и ее братьев—офицеров. Нюра надела черные лоснящиеся шаровары, мягкие кавказские сапоги, голубой шелковый бешмет и белую черкеску. Правда, все это было не по росту, но Нюра лихо накинула на голову белоснежную и мягкую, как пух, папаху и, примяв ее спереди ребром ладони, раскрасневшаяся, побежала в гостиную к зеркалу.
Глянула и замерла.
— Вот в чем я красивая!—вырвалось у нее.
Прибежали и другие девочки. Нюра быстро оглядела их. Леля в красной черкеске, в черной папахе была недурна, но только еще больше стала похожа на девочку. Симочка же, наоборот, выглядела совсем мальчишкой.
Нюра расхохоталась:
— Глядите, Степка Горбань!
Степу знала вся станица. Худой и длинный, с хворостиной в руках, он каждый вечер шагал за общественным стадом.
— А Рая! — Нюра всплеснула руками. — Вылитый Тарас Бульба!
Дурачась и отталкивая друг друга от зеркала, они навели себе сажей усы и так увлеклись маскарадом, что не заметили, как вошел отец.
— Здорово, казаки!—сказал он.
Все оглянулись.
— Здравия желаю, господин есаул!—подбежав к отцу, Леля козырнула.
Атаман оглядел девочек и невольно остановил свой взгляд на Нюре. Она, действительно, была хороша. Лучше всех. Ему даже стало как-то обидно, что его Леля поблекла перед ней. Все же он сказал:
— Эх! Коня бы тебе, Нюра! Умеешь на коне сидеть?