Девушка с конфетной коробки
Шрифт:
Рассказала об этом Алану, тот аж глаза вытаращил.
— Это чтобы внешне продолжать роль зажиточных горожанок? Ну дела!
— Мы и были зажиточными горожанками, — призналась я, — у отца достало бы денег, чтобы нас артишоками кормить, не то, что на какой-то там лук. Но он патологический скупердяй. Больше всего я боюсь, что это наследственная черта и она когда-нибудь вылезет у кого-нибудь их моих детей.
Сказала и тихонько ойкнула. Я что, уже думаю о том, чтобы завести с Аланом детей?
Он приобнял меня за плечи.
— Даже не думай об этом. У НАШИХ, — подчеркнул он
— И умные? — рассмеялась я.
— Ну конечно умные, — гордо ответил Алан, — в кого им быть дураками?
Он сказал, а я смутилась. Ведь пока что между нами даже разговора о будущей семье не было, он мне предложения не делал, и вдруг такие заявления. Я тоже хороша: сама провоцирую.
Он, кажется, правильно меня понял и шепнул на ухо:
— Не красней, моя хорошая, это я должен сначала замуж позвать, а потом уже деток планировать.
Затем отстранился, заглянул мне в глаза, что было непросто при нашем скудном освещении, и произнёс уже в голос:
— Конечно, глупо делать предложение тогда, когда не уверен, будет ли у тебя завтра. Но такой у меня характер: пусть вокруг полная задница, а я всё равно думаю о хорошем. Например, о том, что ты мне скажешь да.
Я похлопала глазами как истинная блондинка. Алан поправился:
— Ах, я забыл самое главное. Адель, — сказал он, внезапно опускаясь на одно колено, — ты выйдешь за меня замуж?
Неизвестно от чего я вдруг замялась.
— Не молчи, решай скорее, — подбодрил меня Алан, — а то тут такие камешки, очень больно колену.
— Выйду, — сказала я и потащила его за плечи вверх, — вставай, я бы и так тебе не отказала.
— Но надо же было соблюсти традицию, — фыркнул он, вскакивая и заключая меня в объятья, — а заодно повалять дурака. Зато ты теперь моя невеста, если не перед людьми, то перед богами точно. Они здесь гораздо ближе, чем в городах.
Он сказал, а я почувствовала: на нас кто-то смотрит. Если не божество, то подгорный дух: кто-то огромный, могущественный и бесстрастный, не имеющий к людям ни малейшего отношения. Я инстинктивно прижалась к своему защитнику, затем сообразила, что вреда этот кто-то нам наносить не собирается, и натужно рассмеялась.
— Раз уж мы всё выяснили и я приняла твоё предложение, может, позавтракаем? А то скитаться по пещерам на голодный желудок мне как-то не улыбается.
Больше в тот день мы о будущем не заговаривали. Я молчала, потому что стеснялась. Не знаю, почему Алан ничего не говорил. Зато он всё время старался ко мне прикоснуться: взять за руку, поддержать, просто погладить. Я не уворачивалась, давала ему такую возможность. Мне тоже было приятно, ведь он касался меня так бережно.
Зато наше путешествие продолжалось без видимых успехов. Коридоры петляли, уводя то в одну сторону, то в другую, то превращались в пологий склон, то шли чуть ли не вертикально вверх. Мы шли всё дальше и дальше, то карабкались по подобию стёртых ступеней, т, сидя в обнимку на зачарованном кожаном плаще, съезжали вниз по жёлобу, не представляя себе, куда он нас вынесет.
Несколько раз коридоры выводили нас в огромные подземные залы или, вернее будет сказать, гроты. Там приходилось применять уже знакомое заклинание поиска. Каждый раз мой поисковичок улетал в очередной тоннель, но теперь у меня его полёт не связывался с надеждой на быстрое спасение. Он, как выяснилось, гарантировал одно: там, куда он летит, есть проход, мы не упрёмся в стенку. Но вот выход… временами мне казалось, что он с каждым шагом не приближается, а удаляется.
Алан вёл себя бодро и уверенно, не показывал виду, что ему тоже страшно, но иногда мне начинало казаться, что и он потерял надежду.
Вечером или в то время, которое мы условились считать вечером, я решила провести ревизию наших припасов. Хотелось узнать, на сколько их ещё хватит.
Радости оказалось мало. Если не считать присоленное и укрытое стазисом мясо той ужасной змеюки, еды у нас оставалось всего ничего. Мешочек из-под муки жалобно сдулся, показывая, что в нём не больше, чем на одну лепёшку, кроме этого нашлось по горстке разных круп, полгорсточки соли и на донышке горшочка немного мёда. Сыра и вяленого мясо не осталось совсем, равно как и сушёных овощей. Одна радость: воды в пещерах можно было набрать чуть ли не на каждом шагу и по большей части она была питевая. А единственный продукт, кроме мяса, которого хватило бы на декаду, если не больше, была заварка их шестнадцати разных трав. Если произнести над ней заклинание, получится бодрящее, прибавляющее сил зелье.
Вот только пить его регулярно очень опасно: ведь силы оно берёт из собственного резерва организма. Когда еды кругом навалом, маг может себя не стеснять, восполнит необходимое, сев за обильный стол. Но когда есть нечего, можно легко загнать себя в кому, из которой не каждый выберется.
Алан вместе со мной внимательно изучал наши припасы, а когда я стала укладывать их обратно в торбы, уныло сказал:
— Эх, были бы мы сейчас на поверхности…
Я не поняла:
— Чем бы это нам помогло? Наколдовать съедобное можно, только для этого нужно что-то органическое, а где бы ты его взял?
— Призвал бы, — сознался Алан, — из кладовки моей квартирной хозяйки. В болотах, когда утонула сумка с едой, только так и спасся. Призвал всё, что мог вспомнить: крупу, масло, муку, соль, пироги, баночки с паштетом и горшочки с вареньем. Потом, когда вернулся, расплатился за всё. Деньгами, да ещё по шее получил. Но я не в обиде: зато выжил. Тут призыв не действует, камень экранирует и не позволяет перемещать материальные предметы. Даже вестника послать не получается. Впрочем, ты это и без меня знаешь.
Ой, знаю. Я, когда пришла в себя в первый раз, попыталась отослать сообщение ректору. Ничего не вышло. Горы не пропускают магические потоки, перемещающие почту. Я потом это даже попыталась посчитать, всё равно на ходу думать о чём-то надо. Желательно об отвлечённом, чтобы не сойти с ума.
Вышло, что далеко не каждое послание, выпущенное на волю в Драконьих горах, сможет дойти до адресата. Это зависит от места и силы мага. А простым людям воспользоваться магпочтой на этих землях просто не дано. Так что мы не только еды себе добыть не можем, мы даже на помощь не позовём.