Девушка с обложки
Шрифт:
Оставалось лишь утешать себя мыслью, что его не схватили, что он ушел сам и даже нашел время оставить ей эту весточку.
Наверняка он еще не знает обо всем, что произошло в салоне...
А может, знает? Может, он наблюдал за происходившим из какого-нибудь укромного места и теперь уже успел сообщить своему начальству, что яхта находится в руках террористов?
Он придумает, он непременно придумает что-нибудь!
Лучше было думать о нем, чем вспоминать Халида, неподвижно лежавшего лицом вниз в луже крови, и глухой голос из-под маски: «Киньте его за борт». И итальянку, которая стояла,
«Нет, я не буду об этом думать», — в который раз велела себе Клодин и, неожиданно для самой себя, заплакала от детской нелогичной обиды, что нет рядом теплого плеча, в которое можно уткнуться лицом, и никто не гладит по голове: и не говорит: «Это тебе только приснилось...»
От слез стало легче и потянуло в сон; последней связной мыслью было: «Он придет, он поможет...»
Проспала Клодин, как ей показалось, довольно долго и удивилась, увидев, что прошло меньше трех часов. Чувствовала она себя несравнимо лучше. Не осталось ни глупой слезливости, ни беспомощной апатии; голова снова работала четко.
Она встала, сварила себе кофе — большую керамическую кружку, которую возила с собой во все поездки. Остывшая яичница энтузиазма не вызвала, поэтому была сослана в холодильник; с сомнением посмотрев на булочки и йогурт, Клодин сунула туда же и их.
Как и всегда, когда она нервничала, есть ей не хотелось совершенно. Каким-то краешком души она даже порадовалась этому обстоятельству хоть несколько фунтов, авось, удастся сбавить!
После кофе в голове прояснилось окончательно. Спохватившись и обругав себя, что не сделала это раньше, Клодин переоделась в черные брюки и черный вязаный жакет с белой закрытой блузкой (не хватало еще, чтобы, если человеку в маске вдруг снова захочется собрать пассажиров в салоне, она опять явилась туда в халате). И — села причесываться, считая взмахи щеткой, чтобы получилось, как положено, сто раз.
Все эти мелкие дела требовали внимания, позволяя не думать о самом главном, не спрашивать себя: что же будет дальше?
Хуже всего было то, что думай не думай — а сделать она не могла ровным счетом ничего. Оставалось лишь надеяться на Томми и гнать от себя мысль о том, что, возможно, его давно уже схватили где-нибудь в коридоре и заперли вместе с остальными членами экипажа.
Нет, не может такого быть, не должно — не тот он человек, чтобы дать себя захватить! Бывший десантник, специалист по рукопашному бою — сам не раз говорил, что запросто справится с тремя-четырьмя противниками... Да, у них, конечно, автоматы — но стрельбы ведь не было: если бы где-то, пусть даже далеко, стреляли, она бы услышала, непременно услышала...
В конце концов, чтобы хоть как-то отвлечься, Клодин включила телевизор. Тишину каюты прорезал вой полицейской сирены, выстрелы... нет, этого не надо! Она нажала кнопку, переключаясь на музыкальный канал, и бездумно уставилась на пляшущую в облаке цветного дыма полуголую певицу...
Когда около семи вечера в дверь постучали, в первый момент Клодин испугалась. Потом подумала, что это принесли ужин, и даже слегка обрадовалась: хоть какое-то разнообразие! Но на пороге стоял смуглый сухощавый парень с автоматом на шее — больше в видимом пространстве коридора никого не было.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом, не сказав ни слова, он повел стволом автомата — выходи, мол. Клодин покорно вышла. Было почти не страшно, словно не осталось сил бояться.
На разговоры с ней парень тратить времени не собирался — подтолкнул дулом в сторону холла. «Наверное, опять в салон поведет», — подумала она — и ошиблась: следующий тычок автоматом направил ее к лифту.
От него странно пахло, в небольшой кабинке это сразу почувствовалось: не потом, а чем-то резковатым, мускусным — как от зверя, невольно пришло ей на ум. Какую кнопку он нажал, Клодин не видела, но когда через минуту створки лифта раскрылись, перед ней была библиотека и, впереди слева — двери в апартаменты шейха.
Именно в ту сторону и толкнул ее конвоир; впустил внутрь, а сам остался за дверью.
Сидевший на диване у электрического камина шейх обернулся:
— Здравствуйте, Клодин!
В комнате все было как обычно: тепло, даже жарковато; сбоку — богато сервированный стол, на низком столике у дивана — электрожаровня с песком и джезве, рядом — блюдо с «рожками газели», рахат-лукумом и белой вязкой халвой, кофейные чашечки и чаша с плавающими в воде алыми лепестками. Все как всегда, словно за дверью не стоит автоматчик, словно вот-вот в комнату войдет Халид, живой и невредимый...
— Надеюсь, вы поужинаете со мной, — сказал, подойдя, Абу-л-хаир. — Прошу! — приглашающе повел рукой.
Клодин стояла, не двигаясь с места. Так что, ее привели сюда под дулом автомата — поужинать?!
— Я вижу, вы удивлены всем этим, — с улыбкой кивнул на стол шейх. — Но согласитесь, что поскольку эти люди намерены получить с меня несколько миллионов, то я по крайней мере вправе рассчитывать на приличный ужин — тем более за мой счет.
— Несколько миллионов? — тупо переспросила она.
— Да, это выкуп, который они требуют за яхту и за пассажиров. Но пойдемте же к столу, мясо по-афгански нужно есть горячим, а то вкус будет совершенно не тот!
— Ну и что же будет дальше? — Сумма показалась Клодин непомерной, но в следующую секунду она поняла, что они с Абу-л-хаиром мыслят несколько разными категориями.
— Ничего, — пожав плечами, хладнокровно ответил он. — Я заплачу, они возьмут катера и уедут. На этом вся история закончится. Надеюсь, что мои гости простят меня за этот инцидент — тем более что в общем-то никто и не пострадал.
— Как... как никто не пострадал?! — Она не верила собственным ушам. — А Халид?!
— Халид... — Лицо шейха помрачнело. — Халид... — Махнул рукой, но потом все же сказал неохотно: — Не стоило ему так себя вести. Он чуть не навлек беду на нас на всех!
Клодин не нашлась, что ответить. Положа руку на сердце, у нее и у самой жалеть о секретаре получалось плохо: типом он все же был пренеприятнейшим. Но шейх-то — дело другое, ведь Халид работал у него! А теперь в качестве эпитафии для него нашлось лишь это холодное «не стоило так себя вести...»