Девушка с печи N7

Улин Виктор Викторович

3

Писать о Литературном институте может каждый, проведший в его стенах хоть один семестр.

* * *

Мнения об этом замечательнейшем из учебных заведений диаметрально противоположны.

Одни видят в нем обитель муз, а выпускников считают небожителями.

Другие говорят, что это Литинститут – это притон пьяниц и развратников.

Что могу сказать я, проведший не просто в институте, а конкретно в общежитии на улице Грибоедова – истинном притоне пьяниц и развратников! – шесть сессий, в общей сложности полгода своей жизни?

Отвечу

сценой из старого фильма, название которого уже позабыл.

* * *

Сюжет заключался в том, что некое нескромное шоу (или какой-то театр соответствующей направленности!) устроило конкурс на замещение вакантных мест.

Работа там предполагалась в общем непристойная.

Объявление же в городской газете было столь завуалированным, что наивные читательницы могли подумать, будто речь идет о чем-то возвышенном, почти на люстре.

Одна из таких претенденток – не по возрасту добропорядочная девушка (кажется, даже в круглых очках!) – пришла на собеседование и секретарша провела ее в комнату, где проводился отбор.

Последний заключался в том, что менеджер смотрел на раскиданные по полу бельевые гарнитуры (комплекты из цветных лоскутков на веревочке). И оценивал, будет ли впору новенькой один из имеющихся лифчиков.

Когда он поднялся с кресла и приложил к млечным буграм очкастой девушки бра, показавшееся ему подходящим (через свитер!), та отпрянула со словами:

– У вас тут что? Конкурс или бордель?!!

– Конкурс, – ответил будущий босс. – Но в борделе.

* * *

Почти так в «Девушке с печи» я охарактеризовал Литинститут, назвав его общежитие обителью муз, пьянства и разврата.

Разумеется, наша литобщага не была институтом в целом, но она с предельной точностью характеризовала саму ауру, в которой учились будущие художники слова.

4

Что касается пианства, то по этому поводу я имею твердо оформленное мнение: ведь сам много лет провел в грехе, лишь полтора года назад – по причине общего оскудения – пополнив ряды трезвенников.

* * *

Мой великий дед Василий Иванович Улин…

(Именно Василий Иванович, о чем постоянно напоминал дядя Костя – водопроводчик моего детства – приветствовавший его во дворе с хрестоматийной точностью:

– Василий Иваныч! Белого привезли!)

Мой великий дед – партийный работник союзного масштаба – всю жизнь прожил пьяницей.

До войны он не раз и не два сидел за столом с самим Кировым; великого любителя жизни мой дед перепивал в два счета по причине молодости.

Сергей Миронович принимал дозу и отстранялся; Василий Иванович выпивал еще стакан и шел плясать на голове: этот акробатический номер был его коронным трюком.

Во время войны дед занимал ответственные должности.

(Настолько ответственные, что однажды – будучи человеком гражданским! – получил табельное оружие для защиты от диверсантов и врагов народа.

Но из-за своей сугубо гражданской сущности не умел даже по-нормальному

хранить пистолет.

Носил его в заднем кармане брюк и однажды попал в нехорошо пахнущую историю с туалетом системы «выгребная яма». Предвосхитил подвиг капитана Якименко из сериала «Ликвидация

Мой дед возглавлял город Черниковск (ставший северной частью Уфы) – важнейший оборонно-промышленный центр, содержавший несколько нефтеперерабатывающих предприятий и завод авиационных двигателей генерала Климова (ими оснащались истребители «Як», самые массовые на войне). Все вопросы, связанные со снабжением энергоносителями, он решал по телефону «ВЧ» с самим Лаврентием Павловичем Берией: страшный руководитель НКВД «курировал» тяжелую промышленность.

И, кроме того, В.И.Улин был вторым секретарем Башкирского обкома ВКП(б). Проведя весь день в заботах, напоминающих рытье ямы в песке, вечером он ехал в обком (примерно на 60 км в южную сторону), где вынужден был просиживать до последних звезд в ожидании звонка Сталина, который любил ночные совещания по московскому времени (отстающему от уфимского на 2 часа).

Вернувшись домой под утро, дед выпивал бутылку водки – без которой не мог отключиться – и падал спать на несколько часов, чтобы с утра начинать все то же и по той же схеме.

Бабушка Прасковья Александровна Хабарова всю жизнь боролась с дедовым пьянством, однако говорила и не раз и не два:

– Дурак не пьет!

Словами этими она хотела подчеркнуть, что умный человек может оказаться в таком состоянии, когда лишь водка способна привести его в чувство.

* * *

Примерно то же самое, хоть и другими словами, говорил старый Хэм устами героя уже не помню какого из своих романов:

«Стоит только чуточку выпить, как все становится почти таким, как было прежде.»

Этой фразой грустный писатель обозначил причину пагубной страсти, снедающей любого остро чувствующего человека.

А художник – будь он хоть живописцем, хоть писателем, хоть музыкантом! – человек именно остро чувствующий и нуждающийся в периодическом забытье.

* * *

Великий башкирский писатель, поэт и прозаик Мустай Карим (в миру Мустафа Сафич Каримов) рассказывал мне, как они с моим дедом ездили в Москву на сессии Верховного Совета РСФСР, где были депутатами одного созыва.

Дед с поэтом занимали купе в вагоне СВ и по дороге до Москвы выпивали ящик коньяка.

Это было именно так, хоть и кажется невероятным.

Мой личный рекорд состоялся всего лишь раз, когда по дороге из Москвы в Уфу на скором поезде №40 «Башкортостан» мы с соседом по купе – татарином, бывшим прапорщиком из охраны Брежнева – выпили 8 бутылок водки.

Разумеется, в наши дни состав тянется электровозом и весь путь занимает 36 часов.

Но и с учетом паровозных скоростей, достижения двух друзей-депутатов ошеломляют.