Девушка с пробегом
Шрифт:
И когда себе позволяешь гораздо большее, чем просто физический перепих, если позволяешь себе чувствовать не только телом, но и сердцем — все происходит совсем по-другому.
Я его люблю.
Кажется, где-то у меня внутри перещелкнул сейчас последний тумблер. Все наконец-то работает как надо.
Кажется, что до этого я спала с Давидом Огудаловым в плотном кожаном костюме или, может быть, кто-то крал у меня половину ощущений.
Никогда еще с ним я вот так не вспыхивала от едва-едва ощутимого легкого прикосновения этих мягких губ к впадинке между грудей.
Никогда еще не отдавалось таким долгим сладостным эхом всякое прикосновение этих нежных пальцев.
Да, оно того стоило — ему сдаться…
Он порхает по моему телу, руками, поцелуями, и я все сильнее обращаюсь в один только оголенный нерв. Хотя нет — в восемь оголенных нервов, натянутых тугими струнами, чтобы один божественный музыкант играл на них свою мелодию.
— Любимая моя, жизнь моя, — он будто выбирает те слова, от которых мне хочется только блаженно жмуриться, как кошке.
Скажи, скажи еще, мой сладкий.
И возьми меня уже, наконец, а не то тебе придется вызывать пожарных и объяснять им, что загорелось в твоей постели и при каких условиях.
Он берет. Не сказав и слова, без лишнего трепета — как истинный завоеватель, просто раздвигает мои бедра лишь шире и толкается своим членом в мою щель. Я готова. Я давно готова, кажется — всю жизнь этого ждала…
Мне остается только умирать. Захлебываться кайфом в начале каждого проникновения. Закусывать губу, когда он чуть выходит из моего тела.
— Ты моя, моя, — рычит мой мальчик, вколачиваясь в меня снова и снова, а я — будто обратилась в эхо. Его эхо.
— Твоя, твоя, — шепчу искусанными губами и двигая бедрами в едином ритме с ним.
Я пропахла им — его древесно-воздушным парфюмом, его кожей, его любовью.
Он раскаленный. Он сладкий. Он — космос. В котором нет никого, кроме нас.
И там, в тишине, когда кажется, что послевкусие страсти окутывает нас тяжелой жарой, как теплым одеялом, Давид долго лежит, уткнувшись губами в мой висок и поглаживая мой живот подрагивающими пальцами. Я уже начинаю думать, что он уснул, и боюсь шевельнуться даже для того, чтобы вытянуть из-под его головы волосы — а Давид друг вздыхает и приподнимается на локте, и смотрит мне в лицо.
— Богиня моя, скажи, ты мне доверяешь?
Ужасно странный вопрос. Ужасно подозрительный. После такого во всех мелодраматических сериалах обычно выясняется, что герой был дважды женат и у него четыре ребенка, один из которых страшно болен, и ему срочно нужно переливание крови резус-фактора героини.
— Зачем ты спрашиваешь? — я вглядываюсь в его лицо, пытаясь разглядеть в нем причины такого странного вопроса.
— И все-таки, скажи, — Давид качает головой, — доверяешь?
— Да, — я произношу это неохотно, я нутром ощущаю какой-то подвох.
— Если я скажу, что должен уехать надолго и не смогу выходить на связь, — взгляд Давида становится каким-то виноватым, — ты пообещаешь доверять мне до конца? И вопреки всему.
— Уехать? Куда? И вопреки чему? — у меня на языке тут же возникает тысяча вопросов, а еще раскатывается неприятный горьковатый привкус. Как и всегда накануне ссор или расставаний.
— Надя, пожалуйста, — Давид ловит мои пальцы, заставляет вновь уставиться в его глаза пристально, — ответь. Пообещаешь?
Мне хочется вздохнуть, а лучше взвыть. Не люблю я вот таких вот дурацких разговоров. И обещаний тоже не люблю. Но на меня ведь смотрит не кто-нибудь, а самый невозможный мужчина на свете. И я ведь могу ради него потерпеть, даже если мне не хочется, так ведь?
— Хорошо, Дэйв, — бурчу я, потираясь щекой об его плечо, — я пообещаю.
— Спасибо, — он прижимается лбом к моему лбу, — спасибо, богиня моя.
— Возьму благодарность натурой, — отчаянно пряча боль за показным весельем я ныряю ладонью вниз по его голому животу, к темной поросли волос на мужском лобке.
— Отличная валюта, согласен на обмен, — рычит мой бенгальский тигр и наваливается на меня всей своей раскаленной тяжестью.
За эту ночь мы успеем многое. Он успеет меня искусать, и соски, и кожу с внутренней стороны бедер.
Я успею расцарапать ему спину так, что не найдется и пяти квадратных сантиметров с нетронутой кожей.
Я беру с него все, что только успеваю, пытаюсь напиться им на дорожку, прогреться им хотя бы на какой-то период времени.
Жмурюсь, отстраняясь от плещущейся в груди боли, глубже вгоняю ногти в кожу на его плечах. Я все еще надеюсь, что это окажется сном, а лучше — чтобы он никуда не уезжал, не оставлял меня без себя.
Это не помогает.
И уезжает мой бог буквально на следующий день.
35. Режим ожидания
— Надя…
— А?..
Я спохватываюсь и фокусируюсь на лице сидящего напротив меня Максима. Он смотрит на меня укоризненно.
— Прости, я опять задумалась, — сминая в пальцах салфетку, вздыхаю я, — ты что говорил последнее?
— Смотря что ты слышала, — терпеливость Максима зашкаливает за все разумные и неразумные пределы. Не знаю, может, дело в том, что Дэйв ему заплатил какой-нибудь совершенно неприличный гонорар или, может, “отдал ремонтом”, а может, это просто входит в комплекс услуг хорошего адвоката?
— Ты объяснял, что если все пойдет нормально — суд состоится уже на следующей неделе…
— Ну, первое заседание, — Максим проговаривает это с недовольством, — но можешь не сомневаться, мы будем выжимать из него самый максимум.
— А может быть не одно заседание?
— А вот хрен знает, — неинтеллигентно откликается Максим, — адвокат у Верейского — та еще стерва. Любит вызывать дополнительных и ни разу не нужных свидетелей, тянуть время и пытаться заставить свидетелей стороны истца отказаться от показаний. Судья у нас нормальный стоит, но… Пару месяцев, возможно, в суд потаскаться нам придется.