Девушка с веслом
Шрифт:
Басаев ночью пошёл до ветру. Без фонарика. Присел – и провалился под ограждение. Так со спущенными штанами и пролетел около 30 метров, почти ни за что не задевая, и впилился грудью в дерево. Заработал компрессионный перелом позвоночника. А всё остальное цело. Был бы мозг – было бы сотрясение, а так ничего.
Мы навещали его в больнице. Спрашивали:
– А что ты чувствовал, пока летел?
Взгляд, как у наркомана, вспоминающего хороший «приход».
– Когда понял, что лечу, офигел. Потом чувствую – втыкает! А ничего не кончается, и чувствую – ещё больше втыкает!!
Думаю, прочитав это, он не обидится, а наоборот, порадуется, что в книжку попал.
СИЛА ТРАДИЦИИ
Весной 2006 года круг замкнулся: я попала на Большую Лабу почти тем же составом экипажа четвёрки, только вместо Макеева был Арсений. Ехала я туда на пару с Борисовым автостопом, поэтому так и не узнала с тех пор, изменилось ли что-то в моей железнодорожной карме. Он автостопом ездит не из интереса, а из экономии, что для взрослого дядьки недостойно.
Река нам припомнила, и наш экипаж снова покатался задницей вперёд. Только уже в гораздо более опасном месте. Видно, потому что попёрлись туда по традиционному раздолбайству слабым составом: две девушки в диагонали. Вместо Олега Калашёва села его девушка Лиза – на корме, а на носу я. И, как восемь лет назад, тоже пронесло.
Перед основным сливом «Прощай, Родины» мы ухитрились принудительно зачалиться справа и развернуться задом. Как так ухитрились – никто не понял. Но на берег не полезли, попытались повернуться носом, не смогли: корму справа закусило. Чуть задержались над сливом. Растерялись. Вместо команды капитан сказал матерное слово. Рефлекторно выровняли кат, но слились всё равно криво, кормой вперёд – и ничего. А там, в «бочке», вместо того чтоб назад отгрести, так же рефлекторно фиганули вперёд под слив! Все четверо. Потом опомнились.
На берегу нас встретили словами:
– А мы такие зажигаем!
Зажгли мы и в каньоне Сосновом. Наш с Борисовым баллон вынесло на стенку каньона, а Арсений с Лизой линяли. Лиза быстро линять не умела. Мне с носа не видно было, но Арсений потом утверждал, что Лиза со страху вцепилась ему в спасжилет зубами.
А ещё мы кильнулись в пороге «Кирпич», совершенно позорно. Борисов и я остались на кате, а Олег Калашёв с Арсением прибились к правому берегу, откуда их долго извлекали сверху на верёвках.
Мало того. И в этот раз в соседней команде образовался труп. Но процесса мы не видели и в спасработах не участвовали. Это был каякер, он потерял сознание и нахлебался воды.
От этаких реалий стала я сильно задумываться насчёт неоправданного риска.
ЛЕНИН УМЕР, НО ТЕЛО ЕГО ЖИВЁТ
Вам когда-нибудь встречались живые трупы? Нет, не голливудские зомби, а обычные люди, у которых пропал смысл жизни.
В моей семье подобных было целых двое. Бабушка, после того как её дети напрочь перессорились из-за наследства, перенесла инфаркт на ногах (узнали только при вскрытии) и протянула после этого полгода. И папа, который после смерти мамы спился, а провёл в этом состоянии 12 лет. Такие люди – неважно, насколько они до этого были неординарными, интеллигентными и творческими – опускаются и становятся невыносимыми для окружающих.
Случилось такое и со мной. Когда я сошлась ближе с моим первым капитаном Борисовым и постаралась его спасти. Его проблема стара как мир: защита от переживаний методом «тяжёлой брони». Только в решении этой проблемы он превзошёл мировые стандарты.
Цитата из одной книжки по психологии:
«Самое любопытное, что замуровавший себя в стены человек любви вовсе не избегает. Судите сами: чем больше сил потрачено на укрепление обороны, тем более нам важно для самооправдания, чтобы «трагические испытания» в жизни встречались как можно чаще. И тогда нам нужно экстремальную жизнь себе - устраивать. Или выдумывать.
Впрочем, когда пустота и одиночество за стенами становятся уже совсем невыносимыми (такое бывает), наступает - весьма болезненное - осознание. Осознание упущенных мгновений, упущенных радостей, промелькнувших людей, которые могли быть близки и дороги, осознание так и не вышедшего снова в жизнь - себя.
Чем больше жизни потрачено на «оборону», тем болезненней это осознание. И
тем больше вероятность, что человек, сделав наконец попытку выйти наружу, обожжётся, скажет себе: «Ну вот, тут и впрямь всё очень плохо». И - останется, где был.
Возврат к непосредственной, полноценной (имеющей полную цену) жизни может быть трудным и тяжёлым (или просто неприятным: кто сколько потратил впустую). Но, что радует, такой возврат - возможен. Он возможен тем более, чем раньше и сильнее человеку захочется вернуть в свою жизнь настоящее.
Собственно, саму жизнь. А не её пережидание-существование.
И если мы всё-таки выберем жить, то нам понадобятся в этой жизни близкие люди. <…>
Впрочем, это не призыв жить вообще без защиты. Просто защита должна быть
для жизни, а не этой жизни целью и основным содержанием. Защита должна быть - достаточной. И тратить на неё больше, чем нужно, - значит тратить впустую свою жизнь.»
Этот конкретный человек потратил на защиту практически всю свою жизнь. Отчего пребывал в перманентных депрессиях, из которых его выводил только внешний экстрим, и то на чуть-чуть. Он сам давно считал себя моральным уродом. От него было обращение ко мне о помощи.
Я люблю сложные задачи...
Нетрудно догадаться, что вскоре клиент стал прятаться в любимую «броню», как бегемот, который боялся прививок. Тем временем он рассказал (сам, потому что совесть мучила) о нескольких людях, которым он причинил очень сильный вред. С некоторыми из них я знакома лично, видела их до и после, и это страшно. Ещё он упоминал «друга, который попал в психушку не без его влияния».
Вред я ощущала и на себе, ещё как, но старалась продолжать лечение. Наивно полагая, что с углублением отношений его огромный эгоизм рассосется за ненадобностью защищаться. А зря. «Два года лечила пациента от желтухи, а он оказался китайцем». У него это, оказывается, и вправду основа мироощущения. Он спрятался в броню и, глядя на то, как я разрушаю себя, постепенно схожу с ума, стараясь вызвать чувства у него – утверждался в своем мнении, что чувства вредны, их выражение ещё вреднее, приоритет чьего-то благополучия перед своим крайне вреден... брать на себя чужую боль – нецелесообразно... и ещё много мерзости, утверждающей подлость и эгоизм, противопоставление себя всему миру. Таких тварей немало, я общалась (неслучайно, разумеется) с несколькими более лёгкими больными, но только один из встреченных выстроил на своей болезни «религию», которую «проповедует» (терминология его). В огромной переписке, которую я тщательно сохранила, встречались такие фразы: «За меня – весь Мировой порядок, это Бог!» Понятно, чем мы с ним мерялись?