Девушка с жемчужиной
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь, Грета? Что-нибудь случилось с матушкой или отцом?
— Нет, с ними все в порядке. Я просто пришла к тебе в гости.
Франс размотал руки, вытер лицо тряпкой, отхлебнул из кружки пива и повел плечами, как делают грузчики, окончившие разгрузку баржи, чтобы размяться и снять напряжение. Раньше я за ним не замечала такого движения.
— Ты все еще работаешь у печи? Тебе разве еще не поручают более тонкую работу? Разрисовывать или глазуровать плитки, как те мальчики в соседнем здании.
Франс
— Но они же твои сверстники. Разве тебе не пора?..
У него перекосилось лицо, и я оборвала себя на полуслове.
— Я наказан, — тихо сказал он.
— Наказан? За что?
Франс молчал.
— Франс, признавайся, в чем дело, а не то я скажу родителям, что у тебя ничего не получается с учебой.
— Дело не в этом, — торопливо сказал Франс, — я рассердил хозяина.
— Чем?
— Я обидел его жену.
— Как?
Франс минуту поколебался.
— Она сама это начала, — тихо сказал он. — Стала проявлять ко мне внимание. Но когда я тоже его проявил, она пожаловалась мужу. Он не выгнал меня только из дружбы к отцу. Так что меня сослали работать у печи, пока он не смилостивится.
— Франс, как ты мог сделать такую глупость? Разве жена хозяина тебе ровня? Из-за этого может пойти насмарку все твое ученье.
— Тебе не понять, — пробурчал он. — Тут такая тоска — работаешь до потери сил, и больше ничего. Скука смертная. А эта история меня немного развлекала. Не тебе меня осуждать — у тебя есть твой мясник, за которого ты выйдешь замуж и будешь как сыр в масле кататься. Хорошо тебе меня учить, когда у меня вся жизнь — это бесконечные плитки. Почему бы мне не заглядеться на хорошенькое личико?
Я хотела сказать, что я очень даже понимаю. По ночам мне иногда снились горы грязного белья, которые никогда не уменьшались, как бы старательно я его ни терла, кипятила и гладила.
Но я ему ничего такого не сказала, а только с беспокойством спросила:
— Уж не та ли это женщина, что стоит в воротах?
Франс пожал плечами и выпил еще пива. Я представила себе кислую физиономию той женщины. Неужели это можно назвать хорошеньким личиком?
— А вообще-то чего это ты заявилась, когда тебе надо работать в твоем Квартале папистов?
Я приготовила объяснение, почему я пришла. Дескать, меня послали в конец Делфта, от которого до его фабрики совсем близко. Но мне стало так жалко брата, что я вдруг выложила ему всю историю о Ван Рейвене и картине. Излив душу, я почувствовала большое облегчение.
Он внимательно меня выслушал и потом заявил:
— Видишь, не такая уж между нами большая разница — и на тебя обращает внимание человек, стоящий гораздо выше тебя.
— Но я не поддалась на приставания Ван Рейвена и не собираюсь этого делать!
— Я не имею в виду Ван Рейвена, — с усмешкой сказал Франс. — Я говорю о твоем хозяине.
— При чем тут мой хозяин? — воскликнула я. Франс улыбнулся:
— Полно,
— Перестань! Что ты еще придумал? Он никогда…
— Этого и не нужно. Все видно по твоему лицу. Может, тебе удается это скрывать от родителей и твоего мясника, но меня ты не обманешь. Я тебя слишком хорошо знаю.
Да, он действительно хорошо меня знал. Я хотела что-то возразить, но не нашла что.
Хотя стоял декабрь и было холодно, я так быстро шла и была так огорошена словами Франса, что оказалась в Квартале папистов гораздо раньше, чем было надо. Мне было жарко, и я размотала шаль, чтобы ветер остудил мне лицо. Когда я шла к дому по Ауде Лангендейк, я увидела, что навстречу мне идет хозяин с Ван Рейвеном. Я опустила голову и перешла на другую сторону улицы, чтобы оказаться со стороны хозяина, а не Ван Рейвена. Но этим я только привлекла его внимание, и он остановился, придержав за руку хозяина.
— Эй, большеглазая служанка! — крикнул он, поворачиваясь ко мне. — А мне сказали, что ты ушла по делам. Что-то мне кажется, что ты меня избегаешь, дорогуша. Как тебя зовут?
— Грета, сударь. — Я не поднимала глаз, глядя на башмаки хозяина. Они были начищены до блеска — Мартхе сделала это утром под моим руководством.
— Так что скажешь, Грета, — ты действительно меня избегаешь?
— Нет, сударь, меня просто посылали с поручениями.
Я показала ему сумку с покупками, которые я сделала для Марии Тинс до того, как пошла к брату.
— Тогда надеюсь, что буду видеть тебя почаще.
— Да, сударь.
Позади мужчин стояли две женщины. Я взглянула на их лица и поняла, что это сестра и дочь Ван Рейвена, которые позируют для картины вместе с ним. Дочь глядела на меня с изумлением.
— Надеюсь, ты не забыл свое обещание, — сказал Ван Рейвен моему хозяину.
У того дернулась голова, как у марионетки.
— Нет, — помедлив, ответил он.
— Отлично. Значит, начнешь работу над той картиной до того, как мы придем на следующий сеанс? — сказал он с плотоядной ухмылкой, от которой у меня мороз побежал по коже.
Некоторое время все молчали. Я подняла глаза на хозяина. Он старался сохранить спокойное выражение лица, но я видела, что он рассержен.
— Хорошо, — наконец выговорил он, не глядя на меня.
Тогда я не поняла, что они имели в виду, но чувствовала, что это имеет отношение ко мне. На следующий день все объяснилось.
Он велел мне после обеда подняться в мастерскую. Я подумала, что он хочет, чтобы я помогла ему с красками, которые ему понадобятся для картины, изображающей концерт. Когда я вошла в мастерскую, его там не было. Я полезла на чердак. Стол, на котором мы растирали краски, был пуст — он не выложил для меня никаких материалов. В полном недоумении я спустилась обратно в мастерскую.