Девушка в тюрбане
Шрифт:
Ливиано Лонги, левый экстремист, ранее судимый и отбывший три года за незаконное хранение взрывчатых веществ, в настоящее время находящийся на излечении в городской психиатрической клинике, совершил побег, нанеся увечья санитарам. Лонги отличается агрессивностью и особо опасен при задержании...
— Его фамилия Лонги, — сообщает Волчонок. — Я слыхал, как полицейские всех опрашивали: кто видел Лонги?
— Пока, до скорого, — обрывает разговор Хамелеон.
Волчонок остается один; перед ним оплаченная, недопитая бутылка лимонада.
Франко
Сегодня у Термита с покупателями негусто, он сидит в тени живой изгороди из артишоков, читает какую-то газету, типа «Суперменеджера», где советуют, как выгоднее вложить капитал в сына, но у Термита нет сына, а только сторожевой пес — примут ли его в Гарвард? Но тут у входной двери звякает колокольчик, и на пороге появляются две красивые девушки сорта «покупаю мало, больше языком чешу».
(Нашим героиням в пещере Термита становится не по себе. Солнечные лучи сюда не проникают, с потолка свешиваются туши животных и белые вонючие сыры, похожие на человечьи головы. И среди всего этого внезапно возникает рожа Термита, перекошенная в подобии улыбки.)
— Что угодно синьоринам?
Лючия собирается с духом.
— Мы пришли насчет Леоне.
— А-а...
— Вы знаете, что его...
— Я читаю газеты... — (Вранье, он читает одну-единственную.)
— Мы выясняем, что делал Леоне в последний день... Не заходил ли он к вам?
— Нет, не заходил, я его уже месяц не видел... — выпаливает Термит.
— Однако он собирался зайти к вам... за деньгами, которые вы ему должны...
— Ничего я ему не должен! — вспыхивает Термит. — Это он считал, что я должен ему пятьдесят тысяч, но я их удержал из его жалованья, потому что, пока он у меня работал, из магазина пропало три ящика пива. И он за это в ответе.
— Непременно передам ему ваше мнение, — резко обрывает его Лючия.
— Я понимаю ваше горе, синьорина, — проявляет снисхождение Термит, — но дело есть дело. Леоне работал у меня три месяца, но пришлось его уволить. Он пел целыми днями, а человек либо поет, либо работает. А потом, он говорил: «На заводе я вкалывать не могу». Вы меня простите, синьорина, но давайте начистоту: когда человек так говорит, значит, он бездельник, а не безработный. Не трогайте персики, персик помнешь — он в продажу негож.
— Так вы его не видели?
— Не видел с тех пор, как уволил. Оставьте в покое мой виноград!
Из кладовой доносится шорох. Термит стремглав бежит туда: в муке копошится мышь. Слышится
Да, деньги завелись — с покоем распростись.
Как раз в тот момент, когда двое младших Рэмбо подъезжают к СоОружению на своих «Макарамото» и одного из них заносит при виде Розы, дом оцепляют полицейские с автоматами, примчавшиеся на «пантерах». Во главе осады комиссар Порцио. С воплями выскакивает Сандри Старший, показывается из привратницкой Федери. Завязывается оживленная беседа.
Лючия и Роза сидят на лавочке метрах в ста к юго-западу от них. Все передвижения Леоне в последний день они восстановили. Не пойдя на матч, он отправился слоняться по городу, заглянул в один бар. Последний раз его видели в четыре: он шел по направлению к центру. И все. Дальше «Бессико».
Прибывает репортер в оранжевом жилете с четырьмя блокнотами, следом за ограду въезжает еще одна «пантера». Что случилось?
— Пойду послушаю, — говорит Роза (порой она не брезгует даже карабинерами).
Лючия останавливает ее. Над девушками доверчиво кружат голуби. Нетрудно догадаться, что, несмотря на свой мелкий калибр, они слетелись поглазеть на Розины ноги. Роза угощает их артишоками, пернатые выражают ей признательность.
Находящийся в центре внимания комиссар Порцио не скрывает досады: уж больно усложняется дело. Он — интеллигент, а призвание интеллигенции — либо нарушать, либо восстанавливать порядок. Кроме кроссвордов комиссар увлекается греческой поэзией, передовицами, журналом «На четырех колесах». К тому же сам сочиняет стихи, например: «Мерцающий маяк любви» или «Снег, лишь снег и мы в небытии». У него язва, переходящая в злокачественную опухоль, когда он в депрессии, и в гастрит, когда он в эйфории. Он закончил юридический факультет, имеет жену, гадающую по руке, толстяка сына, двух хомяков и садик. Сейчас он с тоскливым видом стоит в окружении Манкузо, Ло Пепе и Пинотти, которых в глубине души ненавидит, причем не только их, а вообще всех. Комиссар Порцио без особых затруднений научился ценить здравый смысл. Он всегда сдержан, степень народного гнева измеряется сдержанностью вооруженных сил. Кто знает, к чему все это приведет... пять букв...
— Пусть он только явится, этот беглый псих, я его собственноручно пристрелю! — Голос Сандри, как всегда, на четыре тона перекрывает остальные. — Вся городская нечисть сюда стекается! Сволочи! Моя семья им, видите ли, покоя не дает! Думаете, почему мы всей семьей торчим в городе в разгар сезона? Ах, не знаете? Так я вам скажу! Мы ждем избрания Сороки. Нашего лучшего друга.
— Все этого ждут, — вздыхает Порцио. — Успокойтесь, кавалер. Через несколько дней об этом происшествии никто и не вспомнит.
— Можно узнать, что случилось?
Это синьора Варци, бесподобный макияж, шелковый брючный костюм — на голубом фоне бежевые разводы, — три коралловые нити эффектно подчеркивают бронзовый загар. Небось под кварцевой лампой лежала, думает привратница, ишь как себя холит, барынька, мне бы такую прорву косметики, я бы тоже выглядела...
Комиссар склоняет голову перед Варци, разыгрывая из себя по меньшей мере атташе по культуре.
— Ничего страшного, синьора. Необходимые меры приняты, расследование продолжается...