Девушки из Шанхая
Шрифт:
Я складываю письмо и убираю его в конверт. Мы ничего не можем сделать с тем, что происходит так далеко от нас, но у меня в голове начинает крутиться не то молитва, не то отчаянный вопль: «Пусть она вернется, пусть она вернется, пусть она вернется!»
Домино
Приходит лето, и Джой возвращается домой. Мы купаемся в нежной музыке ее голоса и тщетно пытаемся удержаться от постоянных прикосновений, но все равно беспрерывно треплем ее по руке, приглаживаем ей волосы или поправляем воротничок. Ее тетя дарит ей кинематографические журналы с автографами, цветные ободки и пару лиловых тапочек с перьями. Я готовлю ее любимые блюда: свинину на пару
Но как же Джой изменилась за эти девять месяцев! Она коротко постриглась и носит теперь бриджи и хлопковые блузки без рукавов, туго обхватывающие ее тонкую талию. Внутри она тоже переменилась. Она больше не спорит с нами и не оскорбляет нас, как делала это в последние месяцы перед отъездом в Чикаго. Теперь Джой считает, что лучше нас разбирается во всем, что касается путешествий (путь в Чикаго и обратно она проделала на поезде, а никто из нас никогда на нем не ездил), финансов (у нее есть счет в банке и чековая книжка, тогда как мы с Сэмом по-прежнему храним деньги дома, где до них не доберутся ни правительство, ни кто-либо еще), но главное — во всем, что касается Китая. Сколько лекций мы выслушиваем!
Больше всего от Джой достается слабейшему из нас — ее дяде. Единственный недостаток простодушного Кабана — это его склонность верить всему и всем, будь то незнакомцы, жулики или объявления по радио. Годы прослушивания антикоммунистических передач навсегда определили его отношение к Китайской Народной Республике. Но противник из него довольно слабый. Когда Джой заявляет, что Мао помог жителям Китая, все, что может ответить ее дядя, это:
— Там нет свободы.
— Мао хочет, чтобы у крестьян и рабочих были те же возможности, которые мама с папой стараются обеспечить мне, — настаивает Джой. — Он первый позволил крестьянам учиться в колледжах и университетах. И не только мальчикам. Он считает, что на женщинах держится половина неба…
— Ты там никогда не была, — говорит Верн. — Ты ничего об этом не знаешь.
— Я все об этом знаю! В детстве я снималась во всех фильмах о Китае.
— Китай не похож на кино, — вмешивается ее отец, обычно держащийся в стороне от подобных споров. Джой не пытается его поддеть. Дело не в том, что он хочет распоряжаться ею, как подобает приличному китайскому отцу, или она является покорной китайской дочерью. Она для него драгоценнее жемчуга, а он для нее — как земля, по которой она ступает, такой же прочный и надежный.
Почувствовав паузу, Мэй решает положить конец рассуждениям Джой:
— Китай — это не съемочная площадка. Оттуда не уйдешь, когда погасят свет.
Это, наверное, самые резкие слова, с которыми Мэй когда-либо обращалась к племяннице. Но даже этот мягкий упрек действует на Джой как ожог. Теперь она переводит внимание на нас с Мэй — сестер, которые никогда не расставались, которые друг для друга самые близкие люди, чья связь гораздо глубже, чем она может себе вообразить.
— В Китае девушки не носят платьев, в которые вы с тетей Мэй меня наряжаете, — говорит она мне пару дней спустя, пока я глажу рубашки на веранде. — В тракторе, знаешь ли, платье не наденешь. Девушек не заставляют учиться вышивать, ходить в церковь или в китайскую школу. И им не талдычат все время о том, что нужно быть покорной, покорной, покорной, как вы с папой мне постоянно говорите.
— Возможно, если не считать того, что им приходится покоряться председателю Мао, —
— В Китае никто ни в чем не нуждается. У всех есть еда.
Это не ответ, а очередной лозунг, который она подцепила на одном из занятий или у того же Джо.
— Еда у них, может, и есть, а вот как насчет свободы?
— Мао верит в свободу. Ты слышала о его новой кампании? Он сказал: «Пусть расцветают сотни цветов». Знаешь, что это значит? — Мой ответ ей не требуется. — Он призывает людей критиковать новое общество…
— И это плохо кончится.
— Мам, ты такая… — Она оценивающе разглядывает меня. — Ты всегда подпеваешь всем вокруг. Ты поддерживаешь Чан Кайши, потому что его поддерживают все в Чайна-тауне. А они поддерживают его потому, что считают, что так надо. Все знают, что он ничем не лучше вора. Он сбежал из Китая, украл деньги, предметы искусства. Посмотри, как они с женой теперь живут! Так почему Америка поддерживает Гоминьдан и Тайвань? Не лучше ли было бы установить связи с Китаем? Он гораздо больше, и там больше людей и ресурсов. Джо говорит, что надо разговаривать с людьми, а не игнорировать их.
— Джо, Джо, Джо, — устало вздыхаю я. — Мы его даже не знаем, а ты слушаешь все, что он говорит о Китае. Он хотя бы был там?
— Нет, — неохотно признается Джой. — Но хотел бы. Я бы тоже хотела туда поехать — увидеть, где вы с тетей Мэй жили в Шанхае, побывать в нашей деревне.
— Поехать в коммунистический Китай? Послушай меня. Змию, познавшему рай, нелегко вернуться в ад. А ты всего лишь девочка, которая ничего в этом не понимает.
— Я учила…
— Забудь о том, что вы учили в классе. Забудь то, что тебе наговорил какой-то мальчишка. Выйди на улицу и оглядись. Ты не заметила, сколько чужих людей появилось в Чайна-тауне?
— Здесь всегда было много ло фань, — говорит она пренебрежительно.
— Это не простые ло фань.Это агенты ФБР.
Я рассказываю ей об одном типе, который не так давно бродил по Чайна-тауну и задавал вопросы. Он сделал круг: прошел от «Международной бакалеи» на Спринг-стрит мимо «Кафе Перл» на Од-стрит, дошел по Бродвею до Централ-Плаза в Новом Чайна-тауне и заглянул в ресторан «Генерал Ли». Оттуда он отправился к бакалее Джека Ли на Хилл-стрит, затем — в новую часть Нового Чайна-тауна, навестил заведения, принадлежащие семьям Си и Фань, после чего ушел в центр города.
— Чего они ищут? Корейская война уже закончилась.
— Но правительство все так же боится красного Китая. Сейчас дела обстоят хуже, чем когда-либо. Вам на занятиях не рассказывали об эффекте домино? В одной стране воцаряется коммунизм, за ней идет следующая, потом еще одна. Ло фаньстрашно. А когда им страшно, они плохо с нами обращаются. Вот почему мы должны поддерживать генералиссимуса.
— Ты слишком переживаешь.
— Я то же самое говорила своей матери, но она была права, а я ошибалась. Уже сейчас происходят ужасные вещи. Ты просто не знаешь о них, потому что не живешь здесь. — Я снова вздыхаю. Как мне объяснить ей? — Пока тебя не было, правительство запустило так называемую программу поощрения признаний. Она проводится по всей стране, у вас в Чикаго, наверное, тоже. Они просят… вернее, запугивают нас, чтобы выявить бумажных сыновей. Они хотят найти тех, кто зарабатывал ввозом бумажных сыновей. Правительство говорит об эффекте домино. Здесь, в Чайна-тауне, назвать хотя бы одно имя — значит запустить этот эффект домино, который затронет не одного человека, а всех бумажных партнеров и сыновей, родственников и соседей. Но больше всего их интересуют коммунисты. Если сообщить о том, что кто-то является коммунистом, тебе выдают гражданство.