Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения
Шрифт:
— Старинный ход, его еще в те времена прорыли, когда враг осадил Тург. Те, что сидели в замке, спаслись только потому, что прошли подземным ходом, а ход выводит прямо в лес.
— Такой подземный ход в замке Жюпельер, это верно, есть ход в замке Юнодэй и в Кампеонской башне тоже, но в Турге никакого хода нет.
— Да есть, ваша светлость, есть. Вот о тех ходах, что вы, ваша светлость, сейчас говорили, никогда не слыхивал. Знаю только один ход — в Турге, потому что я сам из тех краев. Кроме меня, об этом ходе ни одна живая душа не знает. Да никто о нем никогда и не заикался. Запрещено было, потому что этим ходом пользовались во время войн, которые вел господин Роган. Мой отец знал про этот ход и мне показал. И я знаю, как войти и как выйти. Из лесу я могу попасть прямо в башню, а из башни прямо в лес. И никто меня не увидит. Враг ворвется, а там пусто. Вот он какой, наш Тург. Я-то его хорошо знаю.
Старик стоял в раздумье.
— Да нет, ты, должно быть, ошибаешься, будь в Турге тайный ход,
— Уж поверьте совести, ваша светлость. Там еще камень такой есть, который поворачивается.
— Так бы и сказал! Ведь вы, мужики, во что только не верите; у вас камни вращаются, камни поют, камни ночью на водопой к ручью ходят. Словом, басни и басни.
— Да я сам видел, как этот камень поворачивается.
— А другие сами слышали, как камни поют. Слушай, приятель, Тург — хорошая, надежная крепость, и защищать ее легко; но тот, кто станет рассчитывать на ваши подземные ходы, тот жестоко просчитается.
— Да как же, ваша светлость…
Старик нетерпеливо пожал плечами:
— Не будем терять зря времени. Поговорим о делах.
Слова эти были произнесены столь решительным тоном, что Гальмало перестал настаивать на существовании подземного хода.
Старик продолжал:
— Итак, слушай дальше. Из Ружфе пойдешь в лес Моншеврие, где верховодит Бенедиктус, командир Двенадцати. Он тоже славный малый. Читает «Benedicite», пока по его приказу расстреливают людей. На войне не до сантиментов. Из Моншеврие пойдешь…
Он не докончил фразы.
— Да, я забыл о деньгах.
Старик вынул из кармана кошелек и бумажник и протянул их Гальмало.
— В этом бумажнике тридцать тысяч франков в ассигнатах, что составляет приблизительно три ливра десять су; надо сказать, ассигнаты фальшивые, впрочем, и настоящие стоят не дороже; а в кошельке — смотри хорошенько — сто золотых. Отдаю тебе все, что у меня есть. Мне теперь ничего не нужно. Впрочем, это и к лучшему, по крайней мере, при мне не найдут денег. Продолжаю: из Моншеврие пойдешь в Антрэн и встретишься там с господином Фротте [49] ; из Антрэна иди в Жюпельер, где увидишься с господином Рошкоттом [50] ; из Жюпельера отправляйся в Нуарье, где повидаешь аббата Бодуэна. Запомнил?
49
Фротте Луи, граф де (1755–1800) — французский помещик-монархист, один из главных вожаков контрреволюционных мятежников в Нормандии в конце XVIII в.; был взят в плен, предан суду и расстрелян.
50
Рошкотт Фортюне-Гюйом, граф де (1769–1798) — французский помещик-монархист, командовал одним из отрядов вандейских мятежников; был арестован, предан суду и казнен.
— Как «Отче наш».
— Встретишься с господином Дюбуа-Ги [51] в Сен-Брисан-Когль, с господином Тюрпэном [52] в Моранне, — Моранн — это укрепленный городок, — а в Шато-Гонтье отыщешь принца Тальмона.
— Неужели принц станет со мной говорить?
— Я же с тобой говорю.
Гальмало почтительно обнажил голову.
— Тебе повсюду обеспечен хороший прием, раз у тебя лилия, вышитая руками самой королевы. Не забудь еще вот что: выбирай такие места, где живут горцы и мужики потемнее. Переоденься. Это нетрудно. Республиканцы — разини: в синем мундире и треуголке с трехцветной кокардой можно беспрепятственно пройти повсюду. Сейчас нет ни полков, ни единой формы; армии и те не имеют номеров, каждый надевает на себя любое тряпье, по своему вкусу. Непременно побывай в Сен-Мерве. Там повидайся с Голье, или, как его называют иначе, с Пьером Большим. Пойдешь в лагерь Парне, где тебе придется иметь дело с чернолицыми. Они кладут в ружье двойную порцию пороха, да еще добавляют песку, чтобы выстрел получился погромче; что ж, молодцы. Скажешь им одно: убивать, убивать и убивать. Пойдешь в лагерь «Черная корова», который расположен на возвышенности посреди Шарнийского леса, потом в «Овсяный лагерь», потом в «Зеленый», а оттуда в «Муравейник». Пойдешь в Гран-Бордаж, который иначе зовется О-де-Пре, там живет вдова, на дочери которой женился некто Третон, прозванный Англичанином. Гран-Бордаж — один из приходов Келена. Непременно загляни к Эпине ле Шеврейль, Силле ле Гильом, к Парану и ко всем тем, что прячутся по лесам. Словом, друзей ты заведешь немало и пошлешь их к границе Верхнего и Нижнего Мэна; ты встретишься с Жаном Третоном в приходе Вэж, с Беспечальным — в Биньоне, с Шамбором — в Бошампе, с братьями Корбэн — в Мэзонселле и с Бесстрашным Малышом — в Сен-Жан-сюр-Эрв. Иначе его зовут Бурдуазо. Проделав все это, пройдя повсюду с лозунгом: «Подымайтесь, будьте беспощадны», ты присоединишься к великой армии, армии католической и королевской,
51
Дюбуа-Ги — один из вожаков вандейских мятежников.
52
Тюрпэн — один из вожаков вандейских мятежников.
Старик помолчал немного.
— Я не зря тебе все это говорю, Гальмало. Пусть ты не поймешь моих слов, зато поймешь суть дела. Я поверил в тебя, когда ты так искусно вел гичку; геометрии ты не знаешь, зато мореход ты умелый, а кто умеет править лодкой, тот сумеет направлять мятеж; и уж по одному тому, как ты ловко управлялся в море, обходя все его ловушки, я понял, что ты отлично справишься с моими поручениями. Продолжаю. Всем вандейским вождям ты передашь вот что, — конечно, не этими самыми словами, а как сумеешь, и то слава богу: я отдаю все преимущества войне лесной перед войной в открытом поле; я вовсе не намерен подставлять стотысячную крестьянскую армию под картечь и пушки господина Карно [53] ; через месяц, а то и раньше, мне необходимо иметь пятьсот тысяч надежных убийц, залегших в лесной чаще. Республиканская армия — это моя дичь. Браконьерствовать — значит воевать. Я — стратег лесных зарослей. Опять трудное слово — не важно, если ты его и не поймешь, улови хотя бы смысл: действовать беспощадно, и засады, повсюду и везде засады! Я хочу, чтобы дрались по-шуански, а не по-вандейски. Добавишь еще, что англичане с нами. Зажмем республику меж двух огней. Европа нам помогает. Покончим с революцией. Короли ведут с ней войну королей, а мы поведем с ней войну прихожан. Скажи им это. Понял ты меня?
53
Карно Лазар (1753–1823) — видный деятель французской революции XVIII в.; член Законодательного собрания, член Конвента и Комитета общественного спасения. Проявил огромную активность в деле обороны революционной Франции от войск интервентов (современники прозвали его «организатором победы»). В 1815 г. после второй реставрации Бурбонов он был изгнан из Франции; умер в Магдебурге (в Пруссии).
— Понял. Все надо предать огню и мечу.
— Совершенно верно.
— Не щадить.
— Никого. Совершенно верно.
— Всех обойду.
— Только будь осторожен. Ибо в этом краю не так-то уж трудно стать мертвецом.
— А что мне смерть? Тот, кто делает свой первый шаг, возможно, снашивает свои последние башмаки.
— Ты храбрый малый.
— А если меня спросят, как вас звать, ваша светлость?
— Пока еще никто не должен знать моего имени. Скажешь, что не знаешь, и не солжешь.
— А где я увижусь с вами, ваша светлость?
— Там, где я буду.
— А как я узнаю?
— Все узнают, и ты тоже. Через неделю повсюду заговорят обо мне, я первый подам вам всем пример, я отомщу за короля и нашу веру, и ты догадаешься, что говорят обо мне.
— Понимаю.
— Смотри, не забудь ничего.
— Будьте спокойны.
— Ну, а теперь в путь. Да хранит тебя бог. Иди.
— Я сделаю все, что вы мне приказали. Я пойду. Я скажу. Не выйду из повиновения. Передам приказ.
— Отлично.
— И если все мне удастся…
— Я награжу тебя орденом Святого Людовика.
— Как моего брата. Ну, а если мне не удастся, вы прикажете меня расстрелять?
— Как твоего брата.
— Хорошо, ваша светлость.
Старец уронил голову на грудь и вновь ушел в свои суровые думы. Когда он вскинул глаза, никого уже не было. Лишь вдалеке смутно виднелась какая-то черная точка.
Солнце только что скрылось.
Чайки и поморники возвращались на берег: все-таки море — не родное гнездо.
В воздухе была разлита смутная тревога, предвестница наступающей ночи; лягушки пронзительно квакали, кулички со свистом взлетали с мочежин, чайки, чирки, грачи, скворцы подняли обычный вечерний гомон, звонко перекликались морские птицы, только не слышно было человеческого голоса. Ни души! Ни паруса в море, ни крестьянина в поле. Куда ни кинешь взор, всюду пустынные просторы. Огромные чертополохи вздрагивали под порывами ветра. Бесцветное сумеречное небо заливало землю мертвенным светом. Озерца, разбросанные по темной равнине, издали казались аккуратно разложенными оловянными монетками. Ветер дул с моря.