Девяностые годы
Шрифт:
Невесело, должно быть, было в эти дни в Горной палате и на бирже. Но в домах старожилов прииска, на глазах у которых шумный, беспорядочный золотоискательский лагерь превратился в заправский город, не унывали: какие бы трудности ни стояли на пути, здесь всегда можно было услышать веселую шутку или забавную историю.
Том Дойль по-прежнему оставался мэром города Кэноуны и по-прежнему был исполнен гордости и самодовольства.
Динни любил вспоминать, как Том, когда его впервые избрали мэром, весь раздувшись от важности, как индюк, преподнес эту новость своей жене:
«Ну,
«Господи спаси и помилуй! — ахнула Кэт, — в каком же родстве я теперь буду состоять с королевой английской?»
Дойль закатил знатную попойку жителям города. Это называлось балом, и Том, которому растолковали, как и что в таких случаях положено, одолжил у кого-то на вечер фрак. Том, как всем известно, здоровенный плечистый ирландец: рост шесть футов, черная борода с проседью, глаза так и горят; в общем, красивый мужик, хотя и смахивает на пирата. Последнее время Том уже начал отращивать брюшко, и фрачные брюки оказались ему так узки, что он мог натянуть их только на голое тело.
— Вот вам крест, это все истинная правда! — божился Динни. — Том, значит, уже на взводе, взопрел в своем фраке, как свинья, и отплясывает с мадам инспекторшей, и вдруг — бац! Ребята здорово натерли пол свечным воском, он и поскользнулся, а мадам инспекторша на него, а у Тома штаны возьми да и тресни по шву. Кэт бросается к нему — «Я, говорит, это тебе мигом улажу!» Выпихивает его в соседнюю комнату, отведенную для дам, и стаскивает с него штаны. Но тут кончается танец. Дамочки так и норовят влезть в комнату. Кэт тащит Тома к двери — думает впопыхах, что это дверь в заднюю комнату, толкает его туда — и вот вам, пожалуйста, — Том снова в бальном зале! Стоит себе, голубчик, во фраке и без штанов — ну просто старый петух какой-то — и топочет волосатыми ногами по полу к общему восторгу.
«Кэт, Кэт, христа-ради пусти меня обратно! — вопит он, — это же бальный зал!» Но гости так ревут от восторга, что Кэт ничего не слышит. Так он и стоял, стуча от страха голыми коленками, пока Кэт не выпроводила всех женщин из комнаты и не впустила его обратно, чтобы напялить на него штаны.
Но такой маленький конфуз не мог, конечно, отравить Тому Дойлю удовольствие, которое он получал от того, что стал мэром города. Он разгуливал по улицам с таким видом, словно город был его личной собственностью. В общем, наслаждался своим положением от души.
— В прошлом году мне довелось ехать вместе с ним на скачки, — вспоминал Тупая Кирка. — Видим, какой-то парень работает на дороге, а Боб Финей, секретарь городского управления, указывает ему, что и как.
«Эй, мистер секретарь городского управления, — говорит Том, — что такое делает здесь этот тип? Зачем он вскапывает дорогу?»
«Он роет сточную канаву, Том», — говорит Боб.
«Канаву? Он, значит, воображает, что это канава? Гони его к чертям, и пусть сделают приличную канаву, как подобает».
«Не могу, — говорит Боб, — у меня с ним соглашение».
«Какое такое соглашение?»
«Устное соглашение».
«Устное соглашение, — говорит Том величественно, — стоит не больше той бумаги, на которой оно написано. Гони в шею этого болвана. Я хочу, чтобы на моих дорогах все эти чертовы канавы выглядели прилично, будь они прокляты!»
Да, вечера всегда проходили весело, когда Сэм Маллет и Тупая Кирка, Эли Нанкэрроу и Тэсси Риган, да еще Жан Робийяр заглядывали на огонек.
Сэм знал забавную историю про Тома Дойля и Пэдди Кевана. Том одно время как-то ухитрялся держать гостиницу и вместе с тем исполнять обязанности управляющего на руднике рядом со старым Белым Пером, а мальчишке Пэдди хотелось получить на руднике работу.
— Пэдди повадился заходить к Тому в контору примерно раз пять на неделе, — рассказывал Сэм. — Развалится на стуле, вытянет ноги под столом и спросит: «Есть работа?» — «Нет», — говорит Том и без лишних слов выпроваживает Пэдди за дверь. Но он знал, что дня через два Пэдди появится снова и спросит, нахально ухмыляясь: «Есть работа?» И это бесило Тома.
«Вот что, молодой человек, — говорит Том. — Будь даже у меня работа, я бы вам ее все равно не дал. Не умеете просить».
«А как бы вы, к примеру, стали просить?» — говорит Пэдди.
«А вот так, — говорит Том, поднимаясь со стула. — Сейчас я покажу тебе, как бы я стал просить».
Том выходит из комнаты, а Пэдди усаживается на его место, берет со стола сигару, закуривает. Входит Том.
«Доброе утро, сэр, — говорит Том, приятно улыбаясь. — Разрешите узнать, не найдется ли у вас какой-нибудь работенки?»
«Нет, — говорит Пэдди, затягиваясь его сигарой. — Мы не принимаем на работу таких старых ослов. Слишком уж ты разжирел, братец. Проваливай!»
Эта история напоминает Жану Робийяру о том, как он получил свою первую работу в Хэннане. Жан — тихий, немногословный парень, и все знают, что его дни сочтены. «Пропылился» — говорят про него товарищи; по утрам его так бьет кашель, что кажется, он вот-вот задохнется.
Тут уж ничем нельзя помочь. Сотни людей, работавших на первых рудниках, платятся теперь жизнью за отсутствие вентиляции при сухом бурении. Вот и Тед Моллой тоже. Тед не встает с постели уже восьмой месяц и все харкает кровью, насмерть пугая ребятишек и свою хозяюшку. Каждый больной рудокоп знает, что ему предстоит долгая, изнурительная болезнь. Но Робби все еще на ногах, не хочет сдаваться и даже подыскивает себе какую-нибудь работу полегче. Еще недавно он работал по ремонту оборудования на Объединенном.
— Я пришел сюда из старого лагеря, когда дела здесь шли довольно туго, а мне позарез нужна была работа. — Робби говорит с легким иностранным акцентом, голос у него звучит глухо. — Помню, Тупая Кирка сказал мне, что следует попытать счастья на Браун-Хилле.
— Они все там, на Браун-Хилле были братьями во Христе, — не утерпев, вставляет Тупая Кирка, который видит, что Жану трудно говорить. — А штейгером был тогда преподобный Джо; он напал на хорошую залежь — прямо-таки настоящий клад. Но этот парень до того помешался на спасении душ, что держал на работе только тех, кто посещал его молитвенные собрания.