Девять девяностых
Шрифт:
Рите, наверное, не следовало так старательно высмеивать слабость, которую питал Пал Тиныч к заговорам. Она считала, что он и в инопланетян однажды поверит, что это всего лишь вопрос времени. Но в заговоры верят не только глупцы и фантазеры — этот недуг довольно часто посещает тех из нас, кто не видит логики в окружающей жизни, не видит в ней смысла. Заговоры переодевали реальность Пал Тиныча в захватывающее приключение — которое так и не сбылось, хотя он честно мечтал о нем в детстве. Жюль Верн, Майн Рид, Буссенар — все они обещали приключения, но на выходе получился производственный роман, написанный исключительно ради денег.
Теперь
В американских фильмах, на диете из которых вынужденно сидит каждый киноман, вся массовка — читай, вся страна! — довольно часто и всегда взволнованно поднимается на защиту одного человека, попранных прав или ценного общественного завоевания. В кадре подсказкой звучит музыка — героическая, усиливающаяся с каждым тактом, — и на стороне героя, угнетенного и одинокого в начале фильма, к финалу оказывается целая толпа. Так вот, Пал Тиныч готов был стать первым из тех, кто поднимется со своего места — и бросит вызов порочной системе.
Он так переволновался, что не мог уснуть до трех ночи и стащил у Риты таблетку снотворного. Но спал всё равно плохо и во сне видел, как борется с пластмассовыми солдатами — все они были трехметрового роста и побеждали.
Каникулы в этом году начались неожиданно и быстро — как весна в классическом русском романе. Пал Тиныч отработал обязательный месяц — целый июнь писал программы, занимался с двоечниками, всё как всегда. Но вечерами он теперь сочинял собственную программу — дерзкую и даже, на его собственный взгляд, бессистемную. Он вспоминал всё, что должны знать образованные люди, — музыка, философия, астрономия, поэзия, все музы лежали в его программе обнявшись, как тела в братской могиле. Конечно, ему не хватало знаний — июль он провел в библиотеке, закрывая пробелы, а вечерами догонялся в интернете. Диана удивлялась его внезапному интересу к истории музыки, но всё еще надеялась на общее будущее и потому терпеливо рассказывала про Гайдна, Бетховена — даже про Букстехуде. В августе программа была уже почти готова, а сам Пал Тиныч — готов к тому, чтобы начать битву. Он совсем потерял и так-то еле живой интерес к своей внешности, отпустил неряшливую бороду, и маленькая девочка в маршрутке, внимательно разглядев ее, громко сказала своей маме:
— У дяди борода, как у тебя — пися!
Вечером он побрился, и на лице его убыло безумия.
Второго сентября после второго урока Пал Тиныча пригласили в кабинет к директору. Юлия Викторовна была на редкость приветлива, рассыпалась в своем бюрократическом красноречии мельчайшим бисером. Вы настоящий профессионал, Пал Тиныч, дети у вас организованные и ответственные, даже Макаров проявляет тенденцию к улучшению.
Подобный зачин обещал запятую и последующее «но», и Юлия Викторовна не подвела. Вы ценный сотрудник, но всё еще не завели себе страничку на сайте лицея. Очень прошу вас найти время и помочь нам реализовать этот проект в жизнь.
Прежний Пал Тиныч скромно кивнул бы и пошел за помощью к учительнице информатики — Оксане Павловне, которая просила звать ее просто Окса (имя, с точки зрения историка, больше подходившее реке, а не молодой женщине). Новый Пал Тиныч, находившийся в эпицентре заговора, усмехнулся. Что это, как не еще одна часть хитроумного плана заговорщиков — все мы должны
У историка по сей день не было нигде ни странички — он даже электронную почту завел только после того, как Юлия Викторовна пригрозила ему штрафом:
— Как родители должны с вами связываться, Пал Тиныч?
Тогда он зарегистрировал ящик и действительно получал иногда письма с вопросами «Что задано по истории?» и, самое ужасное, с поздравительными виршами от учительницы литературы. Вирши были длинные, хромые, лишние слоги торчали из строк, как невыполотые сорняки, — а литераторша была обидчива и на другой день обязательно спрашивала, получил ли Пал Тиныч стихотворную открытку ко Дню защитника Отечества?
Второго сентября Пал Тиныч пошел после уроков не в буфет, где обедала Окса и ее приятельницы — литераторша, химичка, англичанка, — а на школьный двор. Он знал, что справа в кустах, за гаражами, подальше от всевидящего ока водителей, терпеливо высматривающих каждый «своего» пассажира, курят Миша Карпов и его гончие псы. МакАров их обычно чурался, но в этот день тоже оказался рядом — и как раз пытался прикурить.
— У меня к вам разговор, друзья, — сказал историк.
— А за сиги ругать не будете? — удивился Карпов.
— Буду, — пообещал Пал Тиныч, — но в другой раз.
Миша достал из кармана штанов коробочку «тик-така», потряс ею над каждой ладонью, после чего Пал Тиныч, как крысолов, вывел детей из кустов.
— Сергей, жди меня, — велел Карпов водителю, сидевшему за рулем очень новой и очень красивой машины — марка ее была Тинычу неведома. Его автомобильное развитие, а главное, интерес к подобным вещам остановились где-то на стадии «жигулей», в раннем детстве.
Пятидесятилетний на вид Сергей послушно кивнул. Он был маленький и краснолицый — голова над рулем, как на блюде.
— Вы куда это? — возмутилась Даша Бывшева. Она и Крюковы как раз закончили обед — на траве валялась гора конфетных оберток и три баночки из-под колы.
— Если уберете за собой это свинство, можете пойти с нами, — сказал историк, не оборачиваясь.
Сзади сначала зашуршало, потом затопало — гарпии неслись следом, заинтригованные. Класс еще не успел разъехаться, Пал Тиныч собрал почти всех в своем кабинете и спросил:
— Кто из вас знает, кем был Макбет?
— Это герой Лескова, — предположила отличница Катя Саркисян.
Пал Тиныч вздохнул. Всё это будет значительно сложнее, чем ему казалось. И зря, наверное, он пошел с Шекспира. Еще и с Макбета.
— Входят три ведьмы, — начал Пал Тиныч. Дети молчали, слушали, но не так, как Артем. Катя Саркисян была очень вежливой и не хотела перечить учителю. Остальные мучились, скучали, даже Вася смотрел на историка каменными глазами. Пал Тиныч волновался, забывал детали — получалась не высокая трагедия, но повесть, которую пересказал дурак.
— Зачем вы нам это рассказываете? — спросил еврейский атлет Голодец в том месте, где явился призрак Банко.