Девять девяностых
Шрифт:
Июльский тысячелистник и клумбы репьев. Черно-зеленая, зрелая зелень. И такой родной запах тушеной картошки с мясом — из окна, где крашеная железная
Значки с портретами. Балахоны с карманами-сеточками. Российский сыр, который пахнет коровой. Бетонные одеяла строительных заборов. Древесные стволы в известковых белых гольфах. Каменные палатки — стопками блинчиков. Пейзажи на уральской яшме. И маленький Ленин на картине — точь-в-точь ангелочек-путти.
Перед сном Ада пересчитывает в уме башни Консьержери и величественные колонны церкви Мадлен, похожие на гигантские свечи именинного торта. Она вспоминает скульптуру из какого-то сада — гордый лев забил страуса. Видит за окном гигантский фонарь Пантеона. Туристы не спят — вот идет какая-то пара, над решеткой
Статуи в нишах прячутся, подогнув ноги.
Тихо, чтобы не разбудить Аделя, она выходит из комнаты, потом — из дома. На тротуаре — роза. Лепестки нежно-шелковые, и это почти неприятно. Ада растирает лепесток до темной тряпочки.
Кругом дыхание неспящего Парижа.
С утра Ада придет в свой офис — и первым делом проверит прогноз погоды в Екатеринбурге.
С утра в Екатеринбурге седая от инея трава — как будто за ночь постарела, пережив тяжелую весть. Днем она непременно сбросит десяток лет и снова станет молодой и зеленой, всяжизньвпереди.
В этом — не сомневайтесь.