Девять граммов в сердце… (автобиографическая проза)
Шрифт:
— А винцом-то попахивает, — говорит Федосеев.
А ведь действительно вином пахнет. Ароматный дух идет от бочки. И есть хочется. Только вина нам не пить. Оно — в бочке. И пробка величиной с кулак.
— А пробку можно вытащить, — говорит Сашка на ухо мне.
— Вдруг Карпов услышит? Он нам даст…
— Конечно можно, — говорит Карпов, не поворачивая головы.
— Это только прикажите — пара пустяков, — говорит Федосеев.
Мы съезжаем с дороги и останавливаемся у одинокого
— Каждый пробует свою норму, — говорит Карпов, — не больше.
— Закусить бы, — говорит Сашка.
— Закусывать на батарее будем, — говорит Карпов.
Федосеев делает очень просто. Он берет резиновый шланг, которым бензин переливают, и опускает один конец в бочку.
— Котелочки подставляйте, — смеется Сашка, — чтобы не пролилось.
Золотое вино льется в подставленный котелок. Сашка прикладывается. Мы смотрим на него.
— Бензином воняет, — говорит он.
— Это ничего, — говорит Карпов, — ничего.
Он отпивает несколько глотков.
— Чистый бензин, — говорит он и сплевывает.
— Без этого нельзя, — говорит Федосеев, — шланг ведь. Ну-ка, я попробую…
Мы распиваем пробу. Вино крепкое. Это чувствуется сразу.
— Нужно не дышать, когда пьешь, — говорит Сашка.
— Бензинный дух — это самое полезное, — говорит Федосеев, — никаких болезней не будет. Это привыкнуть надо. Я-то вот ничего. Мне не противно. Привычка. Ну-ка, дай-ка котелочек-то…
— Ну, теперь давайте по норме отливайте, и все, — говорит Карпов.
— А какая норма? — спрашиваю я.
Никто не может объяснить, какая норма.
— Пока пьется, — говорю я.
— Но-но, — говорит Карпов, — это что еще за штучки!
Я уже знаю, как будет. Выпью, и тепло, как огонь, пойдет по телу. Станет жарко, томно, странно.
— Ты не пей много, Федосеев, — говорит Карпов, — тебе машину вести.
— Водичка, — говорит Федосеев. — Я этого добра могу два литра, и ни в одном глазу. Водичка.
— Да, — говорит Сашка, — это тебе, брат, не водочка. Водичка.
Я уже не могу пить. В котелке еще много, а я уже не могу. Губы у меня почему-то стянуло. Трудно рот раскрыть. А у Сашки весь подбородок в вине. Он только успевает передохнуть и снова к котелку. А Карпов хватается рукой за бронетранспортер.
— Черт, от голода уже сил нет никаких, — говорит он.
— Пора бы ехать, — говорит Федосеев и лезет в кабину.
— Нашел место, где остановиться, — говорит Карпов, — на самых буграх. Ногу поставить некуда. Вот там поровнее место-то.
— А ты здорово ухлестнул, — говорит Сашка Карпову.
— Я еще не так могу. Я чистый спирт могу, — говорит Карпов.
— А тебя как зовут? — спрашивает Сашка.
— Меня Алексеем зовут, — говорит Карпов.
Щеки у него красные-красные. И у Сашки тоже. Они как два брата.
Мы залезаем в машину.
— Тебе дать еще, Алеша? — спрашивает Сашка.
Карпов мотает головой. Сашка сосет шланг. Вино льется в котелок.
— На-ка попей, — тычет Сашка котелок Карпову, — попей, Алеша, водичку…
Руки у Сашки короткие, словно два обрубка, а вместо головы винная бочка. Вот это голова!
— А куда же ты пробку-то воткнешь? — смеюсь я. — В рот, что ли?
А Сашка качает своей бочкой и молчит.
— А где шланг? — спрашивает Федосеев.
— В бочке, — говорит Сашка.
— Купается, — смеюсь я.
— Купается? — спрашивает Карпов. — Я и не видел.
— Эх ты, Алеша, — смеюсь я.
Он хороший, этот Карпов, зря я на него обижался. Вон у него губы какие обиженные-обиженные. Я щекочу его шею.
— Эй, Алеша, — говорю я, — не грусти.
Сашка положил голову на бочку и спит. Пусть поспит. Он тоже хороший. Все хорошие. Вот когда мне сапоги дадут, я еще не так воевать буду.
— Сашка, — говорю я, — заткни бочку, противно.
А Сашка плачет. Большие слезы текут по щекам. Как у ребенка.
— Куда я еду? — всхлипывает он. — Надо мне больно ехать с вами! Меня Клава ждет… Где ты там, Клава?..
Как противно пахнет. Смесь вина и бензина. А если смешать духи с персиками? Все равно противно. А если розы — с гуталином?.. Вот если тихонечко ныть, тихонечко-тихонечко, по-комариному, тогда легче.
— Тебе что, плохо, парень? — спрашивает Федосеев.
А мне не плохо. Только запах противный. И ноги не протянешь. Тесно.
— Приходи ко мне, — говорит Карпов, — я тебе покажу мою собаку.
— Куда приходить?
— Улица Волжская, дом восемь.
— Потеха, — говорит Федосеев.
А Сашка плачет крупными слезами. Он вспоминает свою Клаву. И утирает слезы ладонями. А мне не хочется плакать. Зачем плакать?.. А у Сашки опять вместо головы — бочка. Она кружится, эта бочка, нет спасенья.
— Из-за фрицев этих ты меня, Клавочка, позабудешь. Купи мне пачку «Норда» на память… Простимся у порога, Клавочка, купи себе платок пестрый, — слышится из бочки, — а придешь — еще денег дам…
А я не плачу. Я лучше поною. Так дышать легче. Потому что этот запах проклятый… Прости меня, Нина. Тоненькая, маленькая, вся странная… неизвестная… прости меня.
— Куда мы? — спрашивает Карпов.
— На батарею, — говорит Федосеев. — Вон они уже летят, летят.