Девять снов Шахразады
Шрифт:
Более опасной была группа молодых людей у задней стены комнаты. Это были принцы Токугава, сыновья и зятья Иеясу, истинный источник его силы. Каждый из них мог собрать тридцать тысяч человек под свои знамена по первому зову.
Шорох платьев наполнил комнату, и все головы обернулись к двери. Вошла принцесса Едогими, за ней – ее сын. Ее лицо было покрыто белой краской, зубы – черной; белый веер в руке гармонировал с белым кимоно, черные волосы водопадом сбегали по плечам, почти достигая пола. Хидеери тоже был одет во все белое – цвет траура, маленькие
За ними следовали три служанки и два воина. Мужчины, которых она выбрала? Или которые уже выбрали ее? Мицунари узнал их, и его глаза сузились. Два брата, по имени Оно. Офицеры стражи. Кроме своих полков, они не командовали никем. С ними можно не считаться в предстоящих событиях.
Едогими жестом остановила служанок, а сама приблизилась, ведя сына за руку. Мицунари поклонился всем телом, Норихаза последовал примеру отца, но его глаза не остановились на принцессе, а скользнули дальше, выискивая Мелисенту.
– Великие воины, – проговорила Едогими с едва заметным презрением, – ожидает ли меня мой господин Хидееси?
– Он спрашивал о вас, госпожа, – ответил Мицунари, – но сейчас с ним Токугава.
Едогими полуобернулась, нахмурив брови. Неосторожное проявление чувств грозило испортить маску белил на ее лице.
– Разве это не говорит о том, что я должна еще более спешить?
– Я бы посоветовал обождать, госпожа, – отозвался Мицунари. – Вероятно, мой господин Хидееси захочет поговорить с вами наедине.
– А ты хитер, стражник. Но хитрость, я полагаю, – часть твоей профессии. – Едогими остановила взгляд на своей сопернице. – А она? Мой господин не собирается поговорить наедине с нею?
– Нет, госпожа. С этой стороны вам опасаться нечего.
– Принц Иеясу вышел, – прошептал Норихаза.
Иеясу медленно вышел из опочивальни властелина и задержался в дверях. Его сыновья двинулись вперед, готовые прийти на помощь по первому сигналу. Принц поклонился Едогими.
– Госпожа Едогими, вы поймете, как тяжело на сердце у меня сегодня. Во всей истории великого Ниппона не было такого несчастья, как сейчас.
Ноздри Едогими затрепетали.
«Боится ли она его? – подумал Мицунари. – Или здесь нечто большее? Генерал Токугава был известным развратником. А Едогими – прекраснейшая женщина в стране. Странно, что их отношения никогда не шли дальше обмена взглядами. Впрочем, ничего странного, пока Хидееси жил и правил страной. Но со смертью Хидееси…»
– Не сомневаюсь, господин Иеясу, что мой господин Хидееси соблаговолил высказать вам последние советы и рекомендации.
– Да, это так, госпожа Едогими. – Иеясу возвысил голос, чтобы все в комнате услышали его. – Мой господин Хидееси возложил на мои плечи ответственное бремя. – Он положил руку на голову малыша Хидеери. – Он знает опасности меньшинства, риск возобновления междоусобных войн, которые обескровливали нашу великую страну пять столетий. Этого не должно случиться. Мой господин Хидееси не может допустить этого. И поэтому
«Какое несчастье… Мой мальчик остался сиротой! Его отец умирает… – Глаза Шахразады наполнились слезами. – Аллах всесильный, как же мне жить теперь!..»
Горячая слеза коснулась щеки, и это привело царицу в чувство.
«Сиротой? Мой мальчик?…»
Она провела рукой по лицу и от этого движения окончательно проснулась. Вокруг царил привычный покой, рассвет только смотрел в окна. До призыва к первой молитве дело еще не дошло.
– Ох, так это сон!.. Какое счастье!
Шахразада с удовольствием покинула ложе. Сейчас его шелковые объятия были ей почти ненавистны.
Свиток девятнадцатый
– Клянусь, сестра, никогда я так не радовалась пробуждению! Никогда так не кляла этот страшный мир, где дети становятся заложниками грязных игр взрослых… Никогда еще я так не страшилась грядущего, которое ожидает моих собственных малышей.
Герсими улыбалась – она преотлично понимала царицу. Да и что хорошего могло ожидать нормального юношу в этих грязных залах, полных лжи и завистливых перешептываний? Да, дар Шахразады ее не покидал ни на миг – не просто картины иного мира, а сам иной мир во всех его красках и запахах раскрылся перед девушкой, которая просто слышала очередной рассказ своей названной сестры.
– Более того, девочка, я начинаю думать, что огромный мир слишком жесток не только для детей, но и для женщин. Ибо я не видела еще ни одной, которая достигла бы счастья, не пройдя через унижения или потери.
Теперь мне кажется, что мой собственный мир, пусть и холоден ко мне, но вовсе не так плох.
– Холоден, сестра?
– Да… Хотя ты можешь сказать, что мне это все лишь мерещится…
Герсими и в самом деле хотела такое сказать. Но решила, что лучше будет промолчать: Шахразада скажет все сама – надо лишь дать ей такую возможность.
– Однако этот мир хотя бы привычен. Но судьбе было мало того, что я едва не поверила в смерть отца своих детей… Она решила, что будет совсем недурно, если ей удастся напугать меня еще больше. И потому на следующую ночь я оказалась в самом сердце империи франков – Париже. Однако думаю, что та, кем я стала, пусть и ненадолго, родится еще очень и очень нескоро. Да и имя у меня, о нет, у нее, такое странное… Миллисент Трой.
Голос Шахразады постепенно растворился в тишине парка. А перед глазами насторожившейся Герсими предстал ночной город, которому еще очень нескоро суждено будет стать подлинной столицей мира.