Девятая рота. Дембельский альбом
Шрифт:
— Что? Обосрались, сволочи? — Олег Лютаев, белый как мел и бесстрастный, как покойник, прохаживался по залу ресторана, размахивая ручной гранатой РГД-5. — Жируете туг, ублюдки! Икру черную ложками хаваете, а народ скоро с голоду дохнуть начнет! Куда харю поднял? — Кто-то из уложенных на пол посетителей попытался привстать и тут же получил ногой по заду. — Лежать!
Он уже шесть месяцев болтался без работы. С завода его уволили, как и несколько сотен других работяг. Вскоре после переселения бараки были отрезаны от городской линии холодного водоснабжения, а горячей воды там сроду не было. Через некоторое время вырубили и электричество. Комнаты топили печками-буржуйками. И пили. Пили все поголовно. Нет, пожалуй, трезвым оставался только старик Пахомыч. Поклявшись однажды завязать с водкой, он даже в этой критической ситуации оставался верным своему слову.
Лютый с товарищами по несчастью каждый день бродил по городу в поисках случайного заработка. Если повезет, удавалось подработать грузчиком — день-два, больше не брали, иногда удавалось попасть на овощную базу. Вот тогда в бараках появлялась картошка, капуста, морковка, и женщины варили борщ. С мясом, конечно, была напряженка. Но если изловчиться и выпросить в магазине говяжью кожу — ее обычно перемалывали в фарш и продавали, как натуральную говядину — то в борщ эта штука шла очень даже замечательно.
Многие из безработных стали подворовывать. Двух ребят за последние три месяца посадили. Доведенные до отчаяния такой жизнью, они ворвались в универмаг и внаглую потащили к выходу все, что подвернулось под руку. Там их скрутили охранники и вызвали милицейский наряд.
А на днях Лютого зверски избили. И за что? Вот здесь же, в центре, у служебного входа в ресторан «Саяны» он примостился у контейнера для пищевых отходов и стал ждать, когда из кухни вынесут что-нибудь съедобное. На этот раз это были говяжьи берцовые кости в большом алюминиевом баке.
Тащивший его мужик в белом фартуке и такого же цвета колпаке покряхтывал от напряжения. Олег вышел из-за контейнера ему навстречу — грязный, небритый, запущенный, и попросил не выбрасывать кости.
— Охрана! — испуганно заорал мужик во все горло.
Могучие бугаи налетели через секунду на Олега — вшестером на одного. И принялись молча, методично избивать его, а потом вышвырнули с хозяйственного двора.
Олег двое суток отлеживался в своем бараке, а потом решил вернуться в «Саяны», и не с пустыми руками…
Олю в особняк Быкалова его шестерки привезли на черном «мерседесе». Хозяин лично встретил девушку на пороге своего дома и проводил в роскошно обставленный каминный зал, больше всего напоминавший провинциальный музей средней руки. Белая резная мебель на гнутых ножках сверкала позолотой. Даже бар с подсвеченной зеркальной полкой был выдержан в стиле позднего барокко.
Бледная как труп гостья без сил опустилась на диван, даже не удостоив вниманием ни картины передвижников, украшавшие темно-зеленые стены комнаты, ни высокий, на одной ножке, столик с бронзовой скульптурой, изображавшей сезонного рабочего.
— Дай мне дозу! — попросила она умоляющим, срывающимся от напряжения голосом.
Торжествующий Быкалов молча вышел из гостиной и через минуту вернулся с полным шприцем героина и тонким резиновым жгутом. Торопясь и дрожа всем телом, девушка перетянула руку выше локтя, ввела в вену иглу. И секундой позже, закрыв глаза, откинулась на спину.
— А ты меня старой свиньей называла, дурочка… — улыбнулся Быкалов, подошел к бару и плеснул в стакан виски. — Ну, что? Будем дружить?
— Будем… — покорно кивнула Ольга.
— Вот и умница. — Быкалов медленно подошел к лежащей на диване девушке, скинул ботинок и поставил обтянутую пестрым носком стопу на ее плоский живот.
Не для того чтобы сделать ей больно, нет, он ведь не примитивный садист! А для того, чтобы унизить, показать, кто здесь хозяин, и почувствовать под ногой ее бугорок Венеры, увидеть который ему так хотелось…
В ресторане «Саяны» ярко горел свет, молоденькая певичка в сопровождении вокально-инструментального оркестра довольно удачно имитировала песню Антонова «Море, море, мир бездонный…».
Публика — все больше новоявленные миллионеры и перестроечной волны юркие бизнесмены — наслаждалась жизнью, потягивая французские вина или шотландский вискарь, стоивший вдвое дороже месячного заработка рабочего. Они в поте лица жевали крольчатину под сметаной или сражались до последнего с закованным в розовый панцирь тихоокеанским лобстером, со знанием дела рассуждая о том, что кальвадос — полное говно, и наша яблочная водка в сто раз лучше. В то же время их дамы, увешанные бриллиантами и золотыми побрякушками, как новогодние елки, пытались разобраться с виноградными улитками, доставленными в Красноярск самолетом прямо из Парижа.
И вдруг около часу ночи в этот уютный мирок ворвался немытый-нечесаный, мрачный, как монах, молодой бомж с гранатой. Он подбежал к эстраде, вырвал у певицы микрофон и заорал что было мочи:
— Все на пол, быстро, мордой вниз! Лежать, я сказал!
Для пущей убедительности он с ходу заехал ногой в нос бросившемуся к нему охраннику. Парня смело в аут.
— Ну, что? — издевался Лютый над публикой, сам не ведая, что творит. — Нравится вам, гниды, с пола есть? Вы у меня еще говно жрать будете!
Музыканты аккуратно положили инструменты на пол, отключили аппаратуру и скромно удалились через кухню. Олег их отпустил, как и всю обслугу — официантов, метрдотеля, поваров…
А милицию вызвал гардеробщик, поскольку его хозяйство контролировать находившийся в зале ресторана Олег не мог…
Быкалов любил такие вот моменты, когда он в очередной раз становился победителем. Особенно, когда победа давалась с трудом. А с Олей у него не сразу получилось, потребовалась длительная, выматывающая осада.