Девятая рота
Шрифт:
— Не растягиваться! Держи дыхание!
Небо порозовело, первые лучи солнца прострелили между вершин. Колонна все так же размеренно бежала по забирающей все круче вверх дороге. Далеко внизу открылась долина с украшенными цветами склонами, взлетной бетонкой и игрушечными домиками военного городка. Но вся эта красота была не для них, пацаны пустыми, бессмысленными глазами смотрели в колышущуюся спину бегущего впереди.
Воробей вдруг закатил глаза на бегу и повалился навзничь. Кто-то споткнулся об него, не оглянувшись, другие перепрыгивали
— Назад! — заорал Дыгало. — Второе отделение, назад! Взяли двое! Пушку, рюкзак — разобрали быстро!
Пацаны сняли с Воробья автомат, подвеску и рюкзак. Лютый и Джоконда подняли его и, придерживая с двух сторон, почти волоком потащили дальше. Отделение замедлило ход, остальные обогнали их и, не сбавляя темпа, вскоре скрылись за поворотом.
Когда они добрались до места сбора, рота уже отдыхала на зеленом склоне. Пацаны повалились на траву.
— На, держи, урод пернатый! — Чугун швырнул рюкзак в Воробья. Ряба бросил рядом с ним автомат и подвеску. Воробей сидел, поджав колени к груди, жалко ссутулившись, часто, со всхлипом дыша.
Лютый трясущимися пальцами достал спичку, попытался попасть по коробку и выронил. Джоконда щелкнул зажигалкой, остальные прикурили, придерживая его пляшущую на весу руку.
— Это что, каждый раз тебя на горбу таскать, Воробей? — сказал Лютый. — Своего барахла мало.
— Ну убей меня теперь! — взвизгнул вдруг Воробей. — Ну убей! Давай! — Он вдруг кинулся на Лютого, вцепился в него обеими руками.
— Да отвали ты! — Лютый оттолкнул его. Воробей отлетел и скорчился на траве, истерически всхлипывая.
— Я не могу так больше… Я не могу… Я так не могу… Не могу больше… Не могу, не могу…
— Да заткнешься ты? — Ряба пошарил вокруг и швырнул в него коробком. — Не можешь — катись отсюда! Завтра построение — выйди да скажи.
— И выйду! — крикнул Воробей. — Выйду! Что, презираете меня, да? — лихорадочно оглядел он пацанов. — А мне плевать! Плевал я на вас на всех, поняли? — Он действительно плюнул, но тягучая слюна повисла на губах. Он растер ее ладонью и затих, опустив голову.
— А там Оля ждет не дождется, — глумливо подмигнул Чугун и показал: вот так, вот так.
Помолчали, дымя папиросами, не глядя друг на друга.
— А еще вниз столько же, — сказал Стас, глядя в долину. — Может, разбежаться и… — кивнул он. — Чтоб долго не мучиться.
— Слышь, Пиночет, — окликнул. Джоконда Бекбулатова. — Ты ведь чеченец?
— Ну так что?
— Как же ты против своих воевать будешь?
— Слушай, какие они мне свои? — с полоборота завелся Пиночет. — Ты думай, что говоришь, да? У меня дед воевал, прадед воевал, прапрадед воевал…
— Да я не о том, — ухмыльнулся Джоконда. — Ты же мусульманин. И там мусульмане. Аллах не простит.
— Слушай, отвали, да?
— Пиночет, а ты обрезанный? — спросил Лютый.
— А тебе чего? — насторожился тот.
— Покажи.
— Слушай, раком становись — покажу! — вышел из себя Пиночет.
Посмеялись и снова замолчали.
— Я тоже завтра выхожу, пацаны, — сказал вдруг молчавший до этого Серый. — Мать письмо прислала, давно уже, — достал он в подтверждение листок. — Болеет она. Если убьют… У нее ж вообще никого, кроме меня… Я один не вышел бы, как последний чмырь. Ну чо, пацаны? — Он оглядел ребят. — Никто больше?
Все отводили глаза.
— Парни говорили, в Афгане неделю на боевых по горам шаришься, две на базе кайфуешь, — сказал Ряба. — А тут с Дыгалой до войны не доживешь, раньше сдохнешь.
— Ну так что, Ряба?
Тот глубоко затянулся, выдохнул — и отрицательно покачал головой.
— Ну что, Воробей, договорились? — неуверенно спросил Серый. — Только вместе выходим, да?
Тот кивнул, не поднимая головы.
На построение Дыгало надел парадку с двумя медалями. Полк выстроился на плацу. Комполка, приземистый мужик без шеи, с короткими мощными руками, говорил зычным голосом, привычно коротко рубя фразы, будто командовал атакой:
— Двенадцатого декабря. Находясь на боевом выходе. В районе перевала Кандагар. Взвод попал под шквальный огонь превосходящих сил противника…
Замерший в строю Воробей покосился на Серого. Тот чуть заметно вопросительно кивнул. Воробей отвел глаза. Дыгало грозно зыркнул на них, и все снова замерли.
— Пулеметчик гвардии рядовой Самылин. Выпускник второй роты нашего полка. Остался прикрывать отход своих товарищей, лично уничтожил восемь единиц живой силы противника. А когда кончились патроны. Подорвал себя гранатой. Вместе с окружившими его душманами. За мужество и героизм, проявленные при оказании интернациональной помощи братскому афганскому народу. Рядовой Самылин представлен к ордену Красного Знамени посмертно! Вот так воюют наши ребята! — повысил голос полковник. — В честь нашего погибшего товарища! Полк! На караул!
Офицеры и сержанты отдали честь, пацаны повернули головы на склоненное знамя.
Выдержав паузу, полковник двинулся вдоль строя, оглядывая обращенные к нему лица.
— Каждый из вас. Сам. Добровольно. Принял решение служить в Афганистане. Я должен задать вам вопрос. Есть ли среди вас те, кто передумал? Я не буду спрашивать о причинах. Вы просто продолжите службу в других частях на территории страны. Итак! — Он остановился перед строем. — Кто не хочет ехать в Афганистан — два шага вперед!
Воробей замер, глядя под ноги, напряженно ссутулившись. Серый отчаянно смотрел на него. Воробей покосился в другую сторону, поймал взгляд Лютого, Джоконды, других пацанов, глянул вдоль бесконечного неподвижного строя. Подался плечами вперед, пытаясь сделать эти два спасительных шага, — и остался на месте.
Полковник последний раз оглядел строй и вскинул ладонь к козырьку.
— Благодарю за службу!
— Служим Советскому Союзу! — грянул строй.
Воробей обреченно, бессильно опустил плечи.