Девятая стрела Хаоса
Шрифт:
Скинув броневую перчатку касаюсь детёнышей и они, приняв мою руку за материнскую, тянутся к ней, подставляя треугольные мордашки нехитрой ласке. Глажу их, ощущая сухость шкурки. А вот это - нехорошо, приходит откуда-то неявное понимание. Надо чем-то влажным накрыть - пересохнет, начнёт шелушиться, а там и до трещин недолго.
– Тряпка нужна, влажная, - поднимаю голову и вижу побелевшее лицо Варфоломия: - Иначе шкура пересохнет, а там и...
– Не пересохнет!
– Сильные руки подхватывают меня сзади и, подняв в воздух, ставят наземь рядом с капитаном.
– Не успеют!
– Шагнувший вперёд Постов с силой впечатывает бронированный сапог в гнездо, превращая содержимое в тошнотворного вида кашу: - Вот и всё жрец! А ты тряпки, вода!
– Я поражён, - прежде дружеский тон капитана сейчас могильно холоден: - Будучи в здравом уме касаться отродий хаоса? Ты либо безумен, либо, - он резко обрывает себя не желая закончить фразу обвинением в нечистости.
– Чтобы победить врага, брат, - произношу, видя, как на последнем слове его передёргивает: - Его надобно познать.
– Да что тут знать?!
– Подаёт мне перчатку Постов: - Увидел демона - убей. Вот и знание всё!
– Свободен!
– Команда капитана отбрасывает его в сторону.
– А что до тебя, - дождавшись, когда рядовой отойдёт в сторону, ледяным тоном продолжает Варфоломий: - То тебе, жрец, надлежит немедля покинуть "Благодатное Прикосновение" и прибыть на Гаррас Семь. Там наши братья сдерживают натиск Тёмных Эльдар. Нечистых много и лишние руки, - бросив взгляд на мою ладонь без перчатки он снова вздрагивает: - Даже такие - пригодятся.
Запись номер МХХР-24-ССВА-017
Отче!
За что лик ты свой светлый от меня отвратил?!
Сердце моё, по-прежнему любви к Тебе полно!
С духом твёрдым по пути заветов Твоих ступаю!
Не верю я, отче, что Ты, Любовью мою жизнь наполнивший, за касание то, мимолётное, осудить можешь! Не верю и поверить в сие не могу! Кто как не ты милость к врагу поверженному, да руки поднявшему, призывал? Кто учил прощать врагов своих, на путь очищения, вставших?
И я, слуга Твой верный, всегда учению Твоему следовал.
Открой мне, Отец мой, небесный, разве согрешил я, к созданиям тем прикасаясь?
Безгрешны же они были. Не коснулась их тьма проклятая, а увидели бы они свет, Тобой благословлённый, услышали бы, прежде прочего, слова Твои, к любви и кротости призывающие, кто знает, кем бы создания эти выросли. Ведь есть в нашем воинстве и такие создания, Тобой принятые, что человеку простому, при виде их, дурно становится.
Неведомы мне пути Твои, закрыты замыслы великие, разум твой полнящие, но не верю я, что Ты мог детей неразумных на смерть обречь. Ибо вся вина их лишь в происхождении тёмном. Но разве мы, дети Твои, не в грехе рождаемся? В страшном, кровавом и первородном, в том, проклятие которого Ты с наших плеч, подвигом своим прославляемом снял?
И выходит, Отче, что и мы, дети твои, и они - дети тёмные приходим в мир этот греха полными.
Отче!
Не лишай света Своего, душу мою, в вопросах заплутавшую!
Дай знак мне! Помоги понять суть происходящего!
Не покинь меня!
На путь верный наставь!
Запись номер МХХР-24-ССВА-018
Транспорт, на который меня определил Примарх, должен был достичь Гарраса Семь через пару дней и я, оказавшись запертым в крохотной каютке, имел достаточно времени для обдумывания сложившейся ситуации.
Нет, не надо думать, что я был пленником на борту этого корабля. Скорее - почётным гостем. Так сказал Примарх, а не верить его словам я не мог. Не будет же сын Его врать слуге Его?!
Ну а то, что дверь заперта - так это ради того, чтобы экипаж, в число которого наверняка входили жаждавшие исповеди грешники, не беспокоил меня, погружённого в благочестивые раздумья. Ради этой же цели ко мне были приставлены два брата - только и исключительно спокойствия моего сбережения. Нельзя же допустить, чтобы настрой мой, от медитаций священных порушен был? Этой же цели служило и предельно аскетическое наполнение каюты - вернее сказать, его полное отсутствие. Наполнения, то бишь. Металлические стены, пол, тощий матрас и решётка мерно гудевшей вентиляции составляли всю обстановку. Скромно? Так ведь учил же он нас скромности? Не след мне, слуге Его о большем радеть! Правда, нет-нет, да проскакивала греховная мысль, шептавшая мне на ухо сладкие слова о мягкой постели, еды сытной, а не брикетно-сухпайной и... О многом тьма, искушавшая меня, шептать пыталась. Вот только не слушал я её. Мои мысли текли совсем в другом направлении.
Беспокоило меня то, что Отче, лик свой от меня убрал. Сколько бы я не молился, как не старался бы впасть в транс медитациями - не сходило на меня светлое чувство единения с Ним.
Слова, прежде наполнявшие душу мою радостью и уверенностью в правом пути, сейчас мёртвыми звуками отрывались от моих губ, колебля только воздух каюты, но никак не душу.
Мёртвыми - точно такими же, как те мелкие демонята, растёртые в кашу грубым сапогом космодесанта. Стоило мне только начать молитву, или, закрыв глаза начать вход в благостный транс медитации, обещавший, и прежде даровавший минуты единения с Ним, как передо мной, словно наяву, всплывали треугольные головки с чёрными, блестящими невинным озорством, глазёнками. Исчадия тьмы, весело пища и разевая беззубые рты, тянулись розовыми носами к моей ладони и, найдя её, ласково тёрлись, выпрашивая ласку и угощение.
Они искали любви... Но находили лишь смерть, падавшую на их детские тела рубчатой подошвой сапога.
На исходе второго дня, я, осознав безуспешность своих попыток единения с Ним, вытребовал себе прогулку. Не могу сказать, что эта идея пришлась моим конвоирам, ну, или почетной страже, по вкусу.
– Не велено и всё тут!
– Стояли они на своём, общаясь со мной через небольшое, забранное решёткой окошко: - Приказано, жрец, чтобы ты здесь пребывал! До самого прибытия на планету.
М-да...
Прав был мудрец далёкого прошлого, утверждавший, что и у военных есть мозги, и что они, люди войны, ими иногда пользуются. Нам, простым смертным, надо лишь понять, как именно пользование это происходит. Мне, не буду скрывать свою греховную гордыню, это удалось.
– Ведь там мне в бой идти? Так, братья?
– Спрашиваю их, держась руками за решётку: - Братьям вашим по ордену помогать спешу.
– Верно. И что?
– Тесно здесь. Размяться негде, - киваю себе за спину: - А какой из меня помощник, когда я, почитай двое суток неподвижно сидел? Мне, братья, хотя бы пройтись - руки ноги размять. Перед боем.