Девятнадцать минут
Шрифт:
«Мэтт?»
– Нет, – проговорила стоящая рядом с ней худенькая женщина с темными быстрыми глазами и копной рыжих волос, – Нет, – повторила она, на этот раз по ее лицу уже текли слезы.
Алекс смотрела на нее, не решаясь выразить сочувствие из за страха, что горе может оказаться заразным. Неожиданно ее толкнули слева, и она оказалась перед списком раненых, отправленных в медицинский центр Дартмонт-Хитчкок.
Алексис Эмма.
Хорука Мин.
Прайс Брейди.
Корниер Джозефина.
Алекс упала бы, если бы не стена обеспокоенных родителей, окружавшая
– Извините, – пробормотала она, пропуская к списку другую обезумевшую мать. Она с трудом пробиралась сквозь растущую толпу.
– Простите меня, – опять произнесла Алекс слова, которые были уже не проявлением вежливости, а мольбой о прощении.
– Капитан, – позвал Патрика дежурный офицер, когда он зашел на станцию, и взглядом показал на взвинченную, полную решимости женщину, сидевшую в противоположном конце комнаты. – Это она.
Патрик обернулся. Мать Питера Хьютона оказалась маленькой женщиной, совсем непохожей на своего сына. Ее темные волосы были завернуты в узел на макушке и заколоты карандашом. Одета она была в хирургическую пижаму и шлепанцы. У него мелькнула мысль, что она, возможно, врач. Какая ирония, ведь первый закон врача: «Не навреди».
Она не походила на человека, создавшего чудовище. Хотя Патрик понимал, что действия ее сына оказались для нее такой же неожиданностью, как и для остальных.
– Миссис Хьютон?
– Я хочу увидеть своего сына.
– К сожалению, это невозможно, – ответил Патрик. – Он арестован.
– У него есть адвокат?
– Вашему сыну семнадцать лет. Юридически он является совершеннолетним. А это значит, что Питер должен сам воспользоваться своим правом на защиту адвоката.
– Но он может об этом не знать… – сказала она упавшим голосом. – Он может не знать, что ему нужно делать.
Патрик понимал это. В каком-то смысле эта женщина тоже стала жертвой действий своего сына. Он разговаривал с большим количеством родителей несовершеннолетних и знал, что в последнюю очередь они соглашаются сжечь все мосты.
– Мы делаем все возможное, чтобы выяснить, что произошло сегодня. Честно говоря, я очень надеюсь, что вы согласитесь позже поговорить со мной, чтобы помочь мне понять, о чем Питер думал. – Поколебавшись, он добавил: – Мне очень жаль.
Он вошел в закрытую часть отделения полиции, воспользовавшись своим ключом, и взбежал вверх по лестнице, где рядом с комнатой охраны находился изолятор. Питер Хьютон сидел на полу спиной к решетке и медленно раскачивался из стороны в сторону.
– Питер, – позвал Патрик. – С тобой все в порядке?
Мальчик медленно повернул голову и уставился на Патрика.
– Ты меня помнишь?
Питер кивнул.
Может, ты хочешь кофе или еще что-нибудь?
Колебание, потом Питер опять кивнул.
Патрик приказал сержанту открыть камеру Питера и провел его на кухню. Он распорядился включить камеру слежения, чтобы, если подвернется такая возможность, получить пленку с устным согласием Питера воспользоваться своими правами, а потом разговорить его. Он пригласил Питера присесть за поцарапанный
Петрик тоже присел. До этого у него не было возможности хорошо рассмотреть мальчика – адреналин затуманил зрение, – и сейчас он разглядывал его. Питер Хьютон был худощавым, бледным, в очках с проволочной оправой и с веснушками. Один из передних зубов кривой, а кадык – размером с кулак. Костяшки на руках узловатые и обветренные. Он тихо плакал и, возможно, вызывал бы жалость, если бы не футболка, забрызганная кровью других учеников.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил Питер. – Есть хочешь?
Мальчик покачал головой.
– Еще чего-нибудь хочешь?
Питер опустил голову на стол.
– Я хочу к маме, – прошептал он.
Патрик посмотрел на пробор в его волосах. Думал ли он, причесываясь этим утром: «Сегодня настал день, когда я убью десять человек»?
– Я хотел бы поговорить о том, что произошло сегодня. Ты не против?
Питер не ответил.
– Если ты мне объяснишь, – настаивал Патрик, – то, возможно, я смогу объяснить это всем остальным.
Питер поднял лицо, по которому уже ручьем текли слезы. Патрик понял, что продолжать разговор бесполезно. Он вздохнул и отодвинулся от стола.
– Ладно, – сказал он. – Пошли.
Патрик отвел Питера обратно в камеру и смотрел, как тот свернулся на полу, ложась на бок лицом к стене. Он опустился на колени рядом с мальчиком, решив попробовать в последний раз.
– Помоги мне помочь тебе, – сказал он, но Питер только покачал головой и продолжал плакать.
И только когда Патрик вышел из камеры и повернул ключ, Питер заговорил снова:
– Они все начали, – прошептал он.
Доктор Гюнтер Франкенштейн работал судебно-медицинским экспертом уже шесть лет. Ровно столько же времени он был обладателем титула «Мистер Вселенная» в начале семидесятых, прежде чем сменить гантели на скальпель. Или, как он сам любил говорить, вместо того чтобы создавать красивые тела, начал их вскрывать. Его мускулы еще сохранили рельефность и были достаточно заметны под пиджаком, чтобы пресечь какие-либо попытки шутить по поводу его фамилии. Гюнтер нравился Патрику – разве можно не восхищаться человеком, который может поднять вес в три раза больше своего собственного и в то же время на глаз определить приблизительный вес печени?
Время о времени Гюнтер и Патрик выбирались куда-нибудь попить пива, употребляя достаточно алкоголя, чтобы бывший бодибилдер начал рассказывать истории о женщинах, которые жаждали намазать его маслом перед соревнованиями, или хороший анекдот об Арнольде, до того как он стал политиком. Но сегодня Патрику и Гюнтеру было не до шуток, они не разговаривали о прошлом. Ошеломленные настоящим, они молча шли по коридорам, составляя список погибших.
Патрик встретился с Понтером в школе после неудавшегося разговора с Питером Хьютоном. Прокурор только пожала плечами, когда Патрик сообщил ей, что Питер не хочет или не может разговаривать.