Девятный Спас
Шрифт:
Ромодановский не осуждал своего повелителя ни за эти судорожные метания, ни за прочие, более тяжкие вины, ибо как можно псу осуждать хозяина? Но тревожиться умеют и псы. Когда князь-кесарь тщился проникнуть умом в отдалённо-грядущее, старому вельможе делалось не по себе. Грядущее-то, ляд с ним, не земного рассудка пропорция, а вот на ближнее будущее у Фёдора Юрьевича разума вполне хватало, и ничего отрадного в завтрашнем дне князь не узревал. Лишь бедствия да напасти.
Пальцы на атласном брюхе, блеснув перстнями, скрючились в тугие кулаки. Плохи дела государевы, ох плохи!
Последний союзник, саксонский курфюрст Август два года как сдался шведу. И задумал Карл наконец покончить с надоедливым русским медведем, что уж который год то выскочит из своей берлоги, то спрячется обратно. Несокрушимый победитель множества баталий принял решение уничтожить косолапого прямо в его залесном логове. Не с наскока, как в 1700 году под Нарвой, а наверняка и навсегда. Ибо шведский король был уже не задиристый львёнок, а матёрый львище — коли бил, то намертво. Где медведю совладать со львом?
Карл двигался на Россию медленно и неотступно. Как при облаве, с трёх сторон. Основные силы, 35 тысяч лучших в мире солдат, вёл из Польши сам. От Балтийского моря навстречу королю, с обозами и припасами, наступал корпус опытного генерала Левенгаупта. Из Финляндии над недостроенным Санкт-Петербургом нависло ещё одно войско. Итого, подсчитал князь, у шведа без малого семьдесят тысяч ружей и сабель. Что у нас?
Главная армия Бориса Петровича Шереметева — раз. Корпус Боура, что пятится перед Левенгауптом, — два. Против финляндского направления заслоном стоит Апраксин — три. Всего на круг тысяч сто солдат.
Вроде побольше, чем у шведа, но ведь настоящих полков мало — сплошь рекруты, кто из-под палки воюет и только смотрит, как бы в лес удрать. Скольким холопам ружья раздадены! А коли случится военная конфузия и войско разбежится, по кому те ружья стрелять начнут? Не по нам ли, государевым слугам?
Вон что на Дону творится. Вор Кондрашка Булавин, собрав казаков и гультяев, истребил отряд князя Юрия Долгорукого, побил войскового атамана Максимова, взял самый Черкасск и теперь рассылает прелестные письма во все стороны — зовёт мужиков подниматься против «сатанинской власти». А войска хорошего, чтоб против того Кондрашки послать, взять негде. Все лучшие полки государь в Литву увёл.
Увести-то увёл, а сразиться с Карлом не осмеливается. Боится государь-батюшка рыжего чёрта. Шведских генералов мы худо-бедно бить научились, особенно когда у нас народишку и пушек больше. А вот Карла треклятого робеем. (Здесь Ромодановский сокрушённо вздохнул и покачал головой.)
В прошлом году сошлись было с шведской армией у Гродна. И преимущество численное имелось, и позиции укреплённые. Но дрогнул Пётр Алексеевич, не совладал со страхом. Опять, как при Нарве, съехал прочь, оставив армию. За ним и всё войско поволоклось, насилу ноги унесли. А город Карлу без боя сдали.
Вчера вот тоже прискакал нарочный. У местечка Головчина, что на реке Бабич, шведский король нанёс поражение генералу Аниките Репнину. Потеряны знамёна и десять пушек, полки бежали в беспорядке. Карл же занял Могилёв и стоит там лагерем, бахвалится. Когда дождётся Левенгаупта с обозами, ничто ему будет не в препон до Москвы дойти.
Уж как Пётр Алексеевич желал бы замириться! Английского дюка Мальборо, великого полководца, которого Карл за учителя почитает, наш посол Матвеев просил посредничать — склонить шведа к миру. За то была обещана дюку небывалая награда: пожизненный доход со всей Сибири, либо со всего Киевского края, либо со всей Владимирщины, а не захочет дохода — так враз двести тысяч рублей деньгами. Ездил дюк к Карлу в Польшу, переговаривался, да отбыл ни с чем. Не достал царю мира.
Вспомнив о невиданной сумме, посулённой англичанину, князь-кесарь стал думать про иное.
Надобно, хоть подохни, отослать государю триста тысяч рублей, да не позднее двухнедельного срока. О том Пётр Алексеевич уже трижды отписывал, последний раз вельми грозно. А взять такие огромные деньжищи совсем негде. Казна пуста. Купцы обобраны дочиста, монастыри тоже. Но и не послать нельзя — беда случится. Не на что будет для армии на всю зиму кормов запасти. Поляки без денег ни зерна, ни овса, ни сена не дадут. Можно бы на Украине у своих за так взять, но ведь взбунтуются, а там и без того неспокойно…
Как ни кинь, всё клин. Биться с Карлом государь не смеет — хочет больше сил накопить. Силы копить — это зимовать надо. Без трёхсот тысяч рублей не перезимуешь: армия с голоду помрёт, а верней, разбежится. Уйти с Украины на природные русские земли? Тогда Карл, не дождавшись обозов, сам войдет в Малороссию. Как при сём поведёт себя гетман Мазепа и запорожское войско — неведомо.
Неспокойно было князь-кесарю за Украину, а ведь она в тылу у главной армии. Когда тыл ненадёжен, жди худа…
Скрипнула дверь. Это опять сунулся секретарь, подглядывать.
— Ну что там? — приоткрыл Ромодановский налитой кровью глаз.
Знал, что подьячий без срочного дела совать нос два раза подряд не посмел бы.
— Гонец, батюшко. Из Запорожской Сечи. Ты сам велел: коли что с Украины…
Князь-кесарь со вздохом выпрямился в кресле, отпил из чарки остатнее вино, сплюнул. Противное, тёплое. Вяло махнул: зови.
В кабинет вошел лихой молодец в распашном кунтуше — не так, как обычно входили к грозному главе Преображенского приказа, а шумно, дерзко: с каблучным стуком, сабельным звяком. Сдёрнул шапку с малиновым верхом, поклонился низко, но очень уж быстро. Мотнул длинным вороным чубом да распрямился.
— Асаул запорожского товариства Микитенко до твоей милости!
Князь-кесарь прикрыл глаза ладонью. Разглядывать асаула ему было недосуг. Любопытства к людям в Фёдоре Юрьевиче совсем не осталось. Давно уж никто его ничем удивить не мог. Всяких повидал на своей душеведательной службе. Одного взгляда бывало довольно, чтобы всё враз про человека понять. Этот, например, петушок — самая обычная порода средь военного люда.
Смотреть на него было незачем, а вот послушать следовало. Ну как что важное донесёт? Оказалось, впрямь важное, и весьма.