Девятный Спас
Шрифт:
Здесь как надо? Открутил винтик — положил. Сообразил, в чём его назначение. Потом взялся за следующий. И так дальше по порядку.
Достал Илья из кармана кусок сахару — от сладкого у него голова варила лучше, это было им давно замечено.
— Сахарку хошь?
— Не люблю, — отказался Митя.
Стал Илья грызть лакомство, а сам мысленно крутил-вертел заковыристую штуковину. Наконец, угадал, какой штырёк в ней ключевой — за что можно уцепиться. Ушло на эту трудную мозговую работу, наверное, не меньше часа.
— Тово-етова, — нарушил затянувшееся молчание Илья, — а не припомнишь ли, как десятники один другого называли?
Митя удивился.
— Как-как. По кличке. Дуля, Косой, ещё как-то… Хотя погоди, двоих полным именем называли. Зиновий Шкура и… постой-ка… Конон Крюков, мастер фитильного дела. А что?
— Ну вот по именам мы этих двоих и сыщем, — удовлетворенно объявил более сообразительный из сыщиков.
— Они же по норам попрятались. Им Фрол велел.
Илья хитро прищурился.
— Спрятаться-то спрятались, да глубоко ли? Они же не знают, что вы их подслушивали. Русский человек, тово-етова, в потаённых делах не горазд. Пойдём-ка по стрелецким слободам, повыспрашиваем, где Зиновий Шкура с Кононом Крюковым живут. Раз товарищи их десятниками над собой поставили, знать, мужики уважаемые, известные.
Обрадовался Дмитрий, просветлел.
— Ох и голова у тебя, Ильша! Прямо дума боярская!
Илья такой хвалой не ульстился — боярская дума у крестьянина была не в чести.
— Сам ты дума! Вставай, дворянский сын, неча рассиживать!
Старых стрелецких слобод на Москве было не одна и не две, а больше двадцати, по числу полков, ныне уже не существующих. Все обойти — не одна неделя понадобится. На счастье, Дмитрий вспомнил, как Алёшка в разговоре поминал, что десятники, которых он выслеживал, все из бывшего Гундертмаркова приказа, чьи улицы расположены близ Сухаревки. Туда сыщики и отправились. В первом же кабаке, угостив зеленым вином одного слобожанина, узнали, что надо: Зиновия Шкуры дом был в конце Последнего переулка, дом Конона Крюкова тоже неподалёку — за прудом, на Самотёке. Оба стрельца, видно, и впрямь слыли здесь людьми не последними — пьянчужка знакомством с ними гордился. А может, и врал, что знаком, неважно.
Очень довольные собой, друзья вышли из кружала, порешив, что теперь действовать станут поврозь. К одиночке внимания меньше, да и вдвое больше вероятия, что рыба клюнет. Замысел был простой, но верный.
Пристроиться напротив десятникова дома и ждать, пока чего подозрительного не приключится, а там уж поступать, как ум подскажет.
Попрощались у церкви Николы, что в Драчах. Один пошёл вверх по переулку, другой вниз, к Неглинной речке.
Илье достался Зиновий Шкура, дом которого был ближе. От колодца второй, с жестяным кочетом над крышей. Встал Илья напротив. Что делать — непонятно.
Дом как дом, улица как улица. Обыкновенная, московская. Заборы, ворота, возле ворот скамейки. Там бабы сидят, семечки лузгают. Калики перехожие от двора к двору, побираются. А ещё слепые, три человека при поводыре, неподалёку стоят, гнусавят нескончаемую былину о Соловье-Разбойнике.
Принялся Ильша перед домом похаживать. Соскучиться не боялся — хождение было ему в отвычку, а каждый шажок в радость. Прогуляется в одну сторону, на шкуринские ворота поглядит, и обратно шествует. Да снова. Да ещё. Недолго, однако, эдак погулял.
Ходке на пятой, много на шестой, накинулись на него со всех сторон, словно разом взбесившись, и калики перехожие, и слепые, и поводырь, всего же человек семь-восемь. Кто сзади на плечи вспрыгнул, кто ногу обхватил, кто попробовал руки за спину крутить.
Эге, сообразил Илья, на ловца и зверь. Вот они, стрельцы-заговорщики, сами нагрянули.
И осторожно, чтоб греха на душу не взять, стал их охаживать. Одного легонько по лбу шлёпнул, другого локтем под вздох, третьего просто отпихнул — бедняга через голову перекувырнулся и не встал.
Самый последний, кто сам не наскакивал, а лишь других науськивал, видя такое происшествие, сунул что-то в рот, и как дунет. Раздался пронзительный свист, от которого засверлило в ушах. Но Ильша кулаком достал и последнего по загривку. Упал лихой человек, из губ вывалился малый медный напёрсток. Илья сразу узнал: казённая свистулька. Зачесал голову.
Кого ж он, тово-етова, побил-то? Преображенских, что ли? Ай, нехорошо.
Ну конечно! Дьяк Зеркалов мужчина ушлый. Тоже сообразил к домам десятников, чьи имена известны, шпигов понасажать: вдруг кто подозрительный появится. Вот он и появился…
Скольким государевым слугам руки-ноги поломаны, башки пробиты. Непорядок!
Не успел Илья вдоволь насокрушаться, как издали, с той стороны, куда отправился Никитин, донёсся уже знакомый тошнотворный свист.
Выходит, и Митьша в засаду угодил. Само собой: раз шпиги тут стерегли, то у дома Крюкова тоже. Да-а, незадача.
Со стороны Сретенских ворот, быстро приближаясь, раздался бешеный топот множества коней.
Илья недоуменно повернулся в ту сторону и вспомнил: это ж летучий отряд, на свист скачет. Придётся, однако, объяснять, что невразумение вышло.
Внезапно кто-то подбежал сбоку, дёрнул богатыря за рукав.
— Дядя, за мной давай!
Молодой парень, востроносый, в выцветшем стрелецком кафтане.
— Не бось, свой я. Данька Легкой, стрелецкий сын. Зиновий Силыч велели за домом доглядывать. Как ты этих-то пошвырял, а? Будто кутят! — восхитился парень. — Ишь, нищими прикинулись. Мне-то и невдомёк.
В конце переулка заклубилась пыль.
— Сюда!
Данька тянул к забору. Отодвинул доску, пролез. Илья тоже попробовал — никак. Тогда рванул, кое-как продрался, свалив пол-изгороди.