Девятый Аркан
Шрифт:
– Нет, первичный.
– А почему вы уже в таком виде?
– В каком таком? – не поняла я.
– Почему вы в шейном корсете?
– А… это мне дали, я и надела.
– Рассказывайте, где и как получили травму.
Я пересказала ему историю, опустив обожженные ноги Елены Станиславовны.
Затем он попросил снять ошейник, попробовать покрутить головой туда-сюда, нагнуть ее вниз, поднять вверх. Двигательная способность у меня была крайне мала, если не сказать, что она отсутствовала.
– Так. С этим ясно! Теперь смотрите за молоточком!
Все эти манипуляции я помнила еще со времен диспансеризации в школе. Потом попросил меня пройти как бы по тоненькой дощечке, потом дотронуться пальцем до носа. Уложив меня на банкетку, попросил поднять по очереди обе ноги и проделать еще целый ряд каких-то немыслимых акробатических упражнений. Тестирование моего состояния не имело конца. По его просьбе я назвала дату своего рождения и сегодняшнее число, время года и страну проживания, на листочке, им выданном, рисовала циферблат, на котором он попросил отметить без двадцати девять. Если бы сейчас он попросил меня доказать теорему Пифагора, я бы уже не удивилась. Но от теоремы он воздержался, а вместо этого положил передо мной «шкалу боли» с просьбой отметить на ней, какова степень моей боли, предупредив, что десять на ней означает боли нет, а сто – это боль при родах.
– Доктор, а я еще не рожала, как я могу понять характер боли под цифрой сто?
– Не умничайте, отмечайте, сказано вам!
И, наконец, он задал главный вопрос:
– Покажите, где именно болит шея?
Я уж подумала, что мы приближаемся к концу, но он опять достал лист бумаги и положил его передо мной.
– И последнее, – чеканным голосом сказал он, – заполните анкету на определение вашего психоэмоционального состояния.
На двадцать вопросов в анкете у меня ушло еще минут десять. Я начинала понимать, почему очередь двигалась так медленно – сегодня принимал очень дотошный специалист. Прочитав мои ответы, он задумчиво протянул:
– Да, непонятно… идите на рентген.
Видно, ответы мои его не очень удовлетворили, но все же связи между рентгеном и анкетой на определение моего психоэмоционального состояния я не находила. Взяв из его рук направление, я направилась к двери.
– Стойте, ошейник забыли.
Я понуро напялила его на шею и вышла из кабинета. Владик встрепенулся и подскочил ко мне.
– Феня, что ты делала там сорок минут? Я уже начал волноваться!
– Какой-то странный врач. Хорошо, что лечить меня будет не он… Иду на рентген, а ты меня тут подожди.
В очереди на снимок я просидела довольно долго. Но рентгенолог снимок мне на руки не дала, сказав, что отправила его на компьютер травматологу.
– Но мне снимок надо на руки! – возразила я.
– Он должен написать вам заключение.
– Но мне не нужно его заключение, мне нужен только снимок! – не унималась я.
– Такие у нас правила. Идите, девушка, и позовите следующего.
Вернувшись к кабинету травматолога, мне пришлось снова занять очередь. Все это длилось бесконечно долго, и к головной боли добавилось еще головокружение. Поэтому зайдя в кабинет, еще от двери я спросила:
– Доктор, что-то мне совсем плохо, голова очень болит, от травмы шеи может быть такая головная боль?
– От шеи – может. Садитесь.
Он открыл на компьютере мой снимок и задумался. Затем произнес ледяным голосом:
– Слушайте, ну все!
– В каком смысле все? – забеспокоилась я.
– В смысле плохи ваши дела. Оля, звони, здесь срочная госпитализация, – обратился он к медсестре.
«Интересно, это он про кого говорит, – подумала я. – Он сказал «здесь», а здесь сейчас только я».
– Доктор, я не решаюсь спросить, а госпитализировать-то кого? Меня?
– Ну не меня же! Вас, конечно! Я удивляюсь, как вы с такой травмой вообще до нас дошли!
– Я не шла, меня Владик привез.
– Это неважно, кто вас привез, Владик, Стасик… главное, сейчас вам успеть помощь оказать.
У меня не укладывалось ничего в голове, к фразам врача «срочная госпитализация» и «как вы сюда дошли» стали добавляться такие: «это очень опасно», «тянуть я бы не советовал», «хороший диагност вам поможет», «сейчас такие операции – не редкость» и две последние, которые меня добили окончательно: «отек спинного мозга» и «неплохая выживаемость».
«Черт, о какой он все больнице бубнит?» – начала раздражаться я.
– Доктор, послушайте, больница – это хорошо, точнее, для меня это сейчас ужасно. У меня завтра съемки в кино. Я ждала этого всю жизнь.
– Так мне «Скорую» вызывать или нет? – встряла в наш диалог сестра.
– Вызывайте, съемки подождут.
– Нет, не вызывайте, я не поеду.
– Как же вы понять не можете, вам надо лечь в отделение нейрохирургии, пройти обследование и прооперироваться.
– Обязательно, я так и сделаю, но позже. Выпишите мне мазь, и я пойду. Буду надеяться, что завтра все пройдет.
– «Завтра» может для вас уже и не наступить, – запугивал он меня.
– Дайте мне мой снимок, и я пойду.
– Во-первых, пишите тогда отказ от госпитализации; во-вторых, давайте диск, я вам скину туда снимок.
Пока я писала, он сокрушался:
– А ведь молодая, могла бы еще пожить.
От районного травматолога я вышла уже полутрупом. Плюхнулась рядом с Владом на стул, положила ему голову на плечо и заскулила, как щенок, скучающий по своей мамке.
– Любимая, что, плохо тебе?
– Да, но врач сказал, что недолго осталось мучиться. Если не сделаю операцию – отек спинного мозга и крышка гроба…
– Глупенькая, кто ж допустит этот отек! Ведь я рядом, любимая! Сейчас пойдем к Папяну, он разберется! Главное, что снимок сделали.
– К кому?
– Фамилия у мануала – Папян Айгаварт Вараздатович.
– Боже, как ты это запомнил? – Я даже улыбнулась.
– Где рентген, Фень?
– Он у врача в компьютере, нужен диск, он туда скинет.
Влад выругался на весь коридор и отправился на поиски диска. Вернувшись к Айгаварту Вараздатовичу, мы торжественно вручили выстраданный диск с результатом обследования. По выражению его лица я пыталась понять лишь одно – буду ли я жить? Есть ли у меня хоть один шанс?